«В перерывах ты сможешь заняться важным делом, – сказал Молот. – Ты ведь хочешь нарисовать фреску?»

Он пристально, не мигая, поглядел Николаю в глаза. Тот молчал.

Молот улыбнулся. Он понял, что выиграл.

Кто бы смог отказаться?!

А теперь фреска создана. Хоть и разрушена наполовину от этих бомбежек американской авиации, которые начались пару месяцев назад. Молот даже привез Николая в храм, чтобы тот занялся реставрацией. Но тут опять начались бомбежки, и про фреску на время забыли.

А Молот стал настаивать, чтобы художник побыстрее закончил плакаты, это важно для поддержания духа. И запер Николая в бараке-мастерской.

Николай выглянул в зарешеченное окно.

В этих местах непогода – нередкое явление, но такого ливня Николай давно не видел.

Ночь была черна, косые струи дождя хлестали наотмашь. Фонари на столбах метались из стороны в сторону, их испуганный мутный свет выхватывал из темноты грязные стены бараков, разбитые колеи внутренних дорог и дрожащую на ветру колючую проволоку ограждений.

Охранники вымокли насквозь и потому прятались в теплых каптерках. Только несколько скрюченных фигур – то ли самые добросовестные, то ли самые упрямые – бродили вдоль бараков, подбрасывая на плече сползающие винтовки.

Самое время попробовать выбраться наружу. Если наутро его застанут здесь, в мастерской, то при виде разора, который учинил Николай, его убьют. Надо сбросить засов с двери.

Николай сломал несколько кистей и уже было подумал, что его затея на сегодня провалилась, когда наконец удалось поддеть засов деревянным концом кисти.

Засов сорвался с держателей и шлепнулся наземь. Дверь отворилась.

Николай перевел дух, прислушался. Собрался с силами и выскользнул наружу.

Прямо, теперь направо. Теперь еще тридцать шагов до открытого места. Потом надо пересечь его – как можно быстрее, пока не увидели часовые.

Николай шел навстречу звукам патефона. Можно было бы подумать, что он безумец, если не понимать всю точность и безошибочность его плана.

Если идти задворками, то непременно напорешься на охрану. Задворки охранялись тщательнее. А эта часть лагеря, которая, казалось, у всех на виду, – нет.

Путь пролегал мимо офицерской столовой, где вечерами надсмотрщики делились свежими новостями, пили пиво и иногда играли в карты. На крыльце всегда толпились люди. Но не сегодня. Сегодня даже сторожевые овчарки оставались на псарне: их невозможно было выгнать наружу. Грозные, сильные животные жались по углам, вздрагивая и испуганно скуля от раскатов грома.

Николай по-пластунски прополз под окном, из-за которого раздавались голоса и смех. Осторожно заглянул внутрь. Черный, весь в грязи, он был невидим для тех, кто находился внутри.

Его не заметили. Он застыл и не мог оторваться от зрелища этой простой офицерской вечеринки.

Странно и почти неправдоподобно было обнаружить улыбки на губах тех, кого до этого момента Николай видел лишь каменными монстрами. Их команды были похожи на лязганье затворов. Их окрики били наотмашь. Да и сами они нередко лупили заключенных почем зря. А вот теперь они смеялись. Оказывается, они тоже люди и они живые.

Полыхнула молния. Чужое лицо – совсем рядом, в нескольких сантиметрах – глянуло на него из-за стекла. Обтянутый кожей череп, глубокие морщины, впалые глазницы. Огромные измученные глаза.

Николай отшатнулся и лишь затем осознал, кого он увидел. Это был он сам. Его отражение. Невозможно поверить. А ведь еще не старик, только двадцать четыре.

Николай свернул за угол, пересек широкую внутреннюю улицу и прижался к стене барака.

Вдруг он услышал шаги – неторопливые, тяжелые. Кто-то приближался к нему из-за угла. Охранник!

Николай попятился было назад, но тут стукнула дверь и на крыльцо вывалились два надзирателя. Они гортанно хохотали, не подозревая, что здесь же, рядом, в нескольких шагах от них, притаился беглец.

Он огляделся по сторонам. Под рукой – ничего, а в руке – только кисти, целый букет. Единственное, что он забрал из своей клетки. Единственное, чем можно дорожить в этом обезумевшем мире.

Николай медленно извлек самую толстую кисть, ощупал ее деревянный конец. Острый. Уж если умирать, то не просто так. Сначала надо воткнуть это деревянное шило в горло охраннику. И поглубже.

Он сжал кисть, будто кинжал. Шаги надвигались.

Николай ждал, усмиряя дыхание. Тело его колотилось, но не от холода и ливня, хотя холод и вправду был пронизывающим, а от наэлектризованного возбуждения.

Из-за угла появился охранник – массивный, высокий. Медленно огляделся по сторонам, не догадываясь о том, что за перегородкой, поддерживающей край крыши и выдвинутой из стены на метр, укрылся человек.

С крыльца закричали, замахали руками.

Охранник фыркнул и пошел на крики. Сапоги его чавкали, плащ блестел от дождя. Николай почувствовал ударивший в лицо дым крепкой сигареты.

Если бы молния вспыхнула на несколько секунд раньше, то она высветила бы укрывшегося в щели беглеца прямо перед охранником. Но молния полыхнула позже и озарила уже удаляющуюся спину.

Николай скользнул за дом и вскоре оказался у колючей проволоки.

Он знал это место. После таяния снегов вода пробила здесь довольно широкое русло, и лагерные надзиратели несколько дней назад привели сюда с дюжину заключенных, чтобы те насыпали и утрамбовали землю.

Один из них, худосочный доходяга Степан, шепнул Николаю, что в этом месте землю можно будет разгрести голыми руками.

– Бежим, – сказал Николай.

– Так ведь некуда, – обреченно произнес Степан. – Кругом Германия. Немцы.

Но Николай уже точно знал, что сбежит. И знал, что Бог любит троицу. Эта попытка – третья по счету – обязательно получится. Все будет хорошо.

Распластавшись под колючей проволокой, Николай принялся выгребать жижу кистями. Жижа булькала, вытекала сквозь пальцы, не поддавалась.

Лес был совсем рядом – за забором, в нескольких метрах. Рукой подать.

В этот момент вдруг оживились часовые на башнях, будто кто-то подал команду. Огромные прожектора, установленные так, чтобы при необходимости осветить сразу все пространство лагеря, принялись скользить по баракам, по пустырям, высвечивать проволочные заграждения. Видимо, охранники решили немного размяться на холоде и взялись за свои огромные осветительные приборы.

Лучи прожекторов подкрадывались все ближе. Несколько прошли мимо, но один надвигался точно на Николая.

Из последних сил Николай выкапывал русло под проволокой, боясь оглянуться, но чувствуя боковым зрением, как предательски начинает светлеть пространство вокруг.

Он нырнул под проволоку и успел скатиться в канаву за забором, в этот момент все вокруг озарилось ослепительным светом, стало почти белым.

Николай лежал не шевелясь, уткнувшись лицом в грязь. Он ждал. Он пытался усмирить свое хриплое дыхание, участившееся из-за бега и трудной – в его нынешнем физическом состоянии – работы. Дождь барабанил