– Как пожелаете, – отозвался брат Свечка и довольно улыбнулся.

Граф Реймон редко прибегал к своей мужней власти, но если уж прибегал, то отказов не терпел.

– А ля Веля поддерживают в Броте? – спросил Свечка.

– Мы пытаемся это разузнать, – откликнулся Амбершель. – Назначил его Безмятежный, но всего за два дня до своего изгнания. Безмятежный ля Веля не знал. Эту кандидатуру предложил Горман Слейт, один из прикормленных принципатов Анны Менандской. Но и Слейт ля Веля не знал: выдвинул его от имени Валмура Джосса – одного из глав Конгрегации, что отправился в изгнание в Салпено. Джосс – коннектенец, но и он на самом деле не знал ля Веля. Имя кандидата изначально всплыло, когда его упомянул кузен ля Веля, Лачи Линдоп, еще один изгнанник из коннекской Конгрегации. До этого ля Вель с церковью связан не был – обычный прихожанин. Так что никто не ведает, что за епископ нам достался.

Совершенный уставился на Бернардина. Тот подмигнул. Этот приземистый, вечно встрепанный смуглый коротышка всем своим видом очень напоминал безмозглого прихвостня. Именно такую роль он играл при графе Реймоне. Однако вдали от посторонних глаз Бернардин Амбершель демонстрировал недюжинный ум.

– Известно, куда отправился Безмятежный, когда сбежал от главнокомандующего? – поинтересовалась Сочия, которой не нравилось, что ее исключают из беседы.

– Не от главнокомандующего, а от Предводителя Войска Праведных, дорогая, от Пайпера Хекта. Он раньше был главнокомандующим, еще до Безмятежного. А теперь главнокомандующим служит Пинкус Горт, Безмятежный его купил с потрохами.

– Уже не совсем так, – поправил графа Бернардин. – Горт вполне уживается с тем, кого Хект усадил на место патриарха.

– Но где все-таки Безмятежный? – не унималась Сочия. – И сколько еще бед он учинит?

– Сейчас он на Малом Пиноче – это один из островов Пиноче у побережья Фиральдии, где-то между устьем Терагая и устьем Сона – ближе к Сону. Он бы учинил множество бед, если б мог, но Сонса и Платадура блокируют ему сообщение. Королева Изабет не пускает его никуда – жаждет расплаты за смерть Питера.

Бернардин имел в виду Изабет Кауренскую, сестру герцога Тормонда IV, жену короля Питера Навайского. Питер одержал множество громких побед, укрощая врагов церкви, но потом пал, защищая родной город своей жены от арнгендцев, которые осадили его с благословения этой самой церкви.

Безмятежный был одержим ненавистью к Коннеку, где он подвергся ужасным мучениям, когда был еще патриаршим посланником в Антье. Еще до того, как стать патриархом, Бронт Донето участвовал в нескольких походах на Антье.

– Уж он найдет способ связаться с миром, – пробормотала Сочия. – Наверняка не просто так бежал на эти острова.

– Да уж, – рассмеялся Бернардин. – Не просто так – там его настиг шторм.

И Амбершель рассказал, как суда Безмятежного шли вдоль берега, но их настиг шквал и им пришлось пристать. Корабль Безмятежного сел на мель в скалах рядом с Малым Пиноче. Из команды и пассажиров мало кто уцелел, но низложенный патриарх спасся.

– Плыл-то он в Арнгенд. Его бы приютила Анна Менандская.

Но навайские суда взяли острова в окружение, едва Безмятежный успел обсохнуть.

– Мой разум начал страдать от недомогания, слишком уж мне тут хорошо и уютно, – сказал брат Свечка, отодвигаясь от стола.

– Ну вот, напрашивается на комплименты, – заметил Бернардин.

– Бернардин, слишком уж вы циничны, – отрезала Сочия. – Он же совершенный, а совершенные довольны лишь тогда, когда бредут куда-нибудь босиком по снегу, превозмогая голод и холод, а за ними охотятся и хотят сжечь.

– Ну, этот-то принимается визжать свиньей, стоит нам его о чем-нибудь попросить, – боится ножки промочить.

Брат Свечка согласился бы с этими словами, если бы его приперли к стенке. Но ему же уже стукнуло шестьдесят восемь – хочешь не хочешь, а прыти поубавится. Так не хотелось нагружать старые косточки.

– Скоро отправлюсь в путь и обгоню первый снег.

С каждой зимой снег выпадал все раньше.

За столом все примолкли и уставились на совершенного.

– Что?

– Но зачем же вам?..

– В ваши-то годы?

– Годы? Никто не думал о моих годах, когда понадобилось гонять меня с посланиями и знаками власти из Антье в Каурен и обратно.

– Мы думаем о ваших годах, потому что вы для нас очень важны, – заявила Сочия, – и не хотим, чтобы вы уезжали.

– Лучше не скажешь, совершенный, – согласился граф.

– Вобьете себе в голову эту чушь, так я велю Кедле ногу вам сломать, – добавила Сочия.

– Сурово.

– Любовь сурова, старый вы ворчун.

– Постараюсь запомнить. Путешествие меня пугает, а мои старые косточки действительно уже преодолели слишком много миль. Ну а пока мне нужно передать тебя на попечение госпожи Алексинак.

– А я-то надеялась, вы забудете.

– Отправляйся, Сочия, – отрезал Реймон.

– Как угодно вашей милости. – Девушка встала и отвесила мужу шутливый поклон (поклон получился не особенно низким из-за огромного живота). – Быть может, госпожа Алексинак знает, как убедить это маленькое чудовище наконец вылезти, – проворчала она, выходя из комнаты вслед за совершенным.

В маленьком мире, состоявшем лишь из прибрежного городка, гавани и горы, исчезли все цвета – внезапно, будто обрушился удар молота.

Маленький мир по-прежнему существовал, но был уже черно-белым.

– Элен-коферы ушли. Обитель заперта.

Теперь не ускользнет никто и ничто.

Вершина горы уходила в плохо различимые темно-серые облака. Если приглядеться, можно было различить под венчающей вершину цитаделью призрачный радужный мост. Цитадель была Небесной Крепостью Старейших – богов, которые когда-то правили на севере срединного мира.

Высоко в крепости светились три окна. Элен-коферы, удивительные гномы, создавшие Небесную Крепость и радужный мост, оставили Обитель Богов жителям срединного мира, мира людей.

В большом зале с высокими окнами собралось девять человек – солдаты, волшебники, женщины, дети и двое мужчин, уже непоправимо подпорченных Ночью. Из предметов выделялись четыре заряженных картечью фальконета, способных убить даже богов, и четыре огромные каплевидные бутыли, которые гномы-стекольщики выдули из посеребренного стекла. Горла бутылей были изогнуты под прямым углом и, сужаясь на конце до толщины пальца, смотрели на стену напротив окон. Столы трещали под тяжестью самых разнообразных веществ и инструментов, как обычных, так и имеющих отношение к волшебству.