Из дневника сэра Джона Бэбкока, 25 июня 1914 года:

Что же это за человек или что за создание, принявшее человеческий образ? Хотя я видел его во плоти только два раза, он постоянно присутствует в моей жизни на протяжении вот уже двух лет — с того самого момента, как я купил эту проклятую книгу «Облака без воды» и оказался втянутым е дела семьи Вири и ужасные события па берегу Лох-Несса. Он являлся мне еще до той богохульной выходки с перевернутым крестом, которая вынудила меня покинуть Арль. Он принимал самые гротескные формы в моих постоянных ночных кошмарах, граничивших с настоящим бредом. Один отвратительный образ преследует меня особенно упорно — он в тюрбане и похож на отвратительного и толстого то ли демона, то ли султана, а вокруг пляшут, наигрывая что-то на свирелях, слуги, похожие на насекомых или чудовищ Доре или Гойи. Мне так и хочется воскликнуть, подобно королю Лиру: «Аптекарь! Дай мне что-нибудь — смягчить воображенье!». Но это не воображение, это ужасная реальность. Я до сих пор помню слова, которые он сказал мне в Лондоне во время нашей последней встречи: «Ваши Бог и Иисус мертвы. Сейчас наша магия сильнее, потому что вернулись Древние». Временами моя вера слабеет, и я почти готов покориться ему. Это самое ужасное: пассивно, без борьбы и надежды соскальзывать к тому, чего боишься больше всего. Я стою на краю бездны и более не в силах сопротивляться демону, который нашептывает мне: «Прыгай, прыгай, прыгай…»

Вечером 26 июня 1914 года в купе номер 23 экспресса Базель — Цюрих собралось весьма странное трио джентльменов. Двое из них очень скоро начали подозревать, что третий не в своем уме.

— Дождь утих, — первым отважился нарушить молчание швейцарец, по виду доктор, вскоре после того, как поезд тронулся. Это было совершенно обыденное замечание, сделанное, конечно же, с намерением завязать непринужденный разговор.

— Ja, — холодно бросил русский, давая попять, что не склонен к пустой болтовне.

— Действительно, дождь кончился, — любезно согласился англичанин, вежливо улыбнувшись одними лишь краями губ. Его глаза оставались холодными и безжизненными, как у мумии.

Доктор на миг задержал свой взгляд на этой пустой улыбке и решил сменить направление разговора.

— Похоже, эрцгерцога Фердинанда везде встречают с радостью, — сказал он. — Может быть, теперь обстановка на Балканах наконец-то улучшится.

Русский скептически хмыкнул, на этот раз не удостоив собеседника даже словом.

— Политика — это сплошной маскарад, — сказал англичанин с той же вежливой улыбкой, которая никак не отразилась на его пустом, ускользающем взгляде.

Русский неожиданно отреагировал целой фразой:

— У всех маскарадов один и тот же смысл, — произнес он с отвратительной веселостью вурдалака, — и древние римляне это знали. Cui bono?

— «Кому это выгодно?» — перевел англичанин. — Кому же еще, как не дьяволу? — ответил он сам, издав нездоровый смешок, из тех, которые обычно заставляют сидящих рядом с опаской отодвинуться.

Русский внимательно посмотрел на англичанина, отмечая про себя симптомы нервного расстройства, которые доктор заметил уже давно.

— Дьявол, — произнес он убежденно, — это удобный миф, придуманный истинными носителями зла в этом мире.

С этими словами он развернул газету и углубился в чтение, ясно показывая этим, что не желает продолжать разговор. Доктор старался сохранять доброжелательный тон.

— Мало кто в наши дни верит в дьявола, — сказал он, думая про себя: Девять из десяти шизофреников уверены, что их преследует дьявол, а восемь из десяти непременно используют метафору с маскарадом.

— Мало кто в наши дни, — ответил англичанин с механической и оттого отвратительной улыбкой, — способен видеть дальше кончика своего носа.

— Вероятно, у вас есть веские причины утверждать это, — заметил доктор.

— Вы психиатр? — резко спросил англичанин.

Вот оно, подумал доктор, та поразительная интуиция, или экстрасенсорное восприятие, которую часто проявляют такие типы.

— Я врач, — ответил он осторожно, — и в самом деле занимаюсь лечением душевных и нервных расстройств — но не так, как это принято в традиционной психиатрии.

— Мне не нужен психиатр, — оскорбленным тоном сказал англичанин, игнорируя нежелание доктора принять этот ярлык.

— А кто сказал, что он вам нужен? — спросил доктор. — Видите ли, мой отец был священником, и мне просто интересно, почему вы так страстно верите в существование дьявола в наш просвещенный век, когда большинство образованных людей скорее согласится с мнением нашего циничного спутника, закрывшегося газетой.

Из-за газеты донеслось скептическое хмыкание.

— Вы когда-нибудь видели, как исчезает человек, буквально растворяется в воздухе? — спросил англичанин.

— Нет, — ответил доктор.

— Тогда не говорите, что мне нужен психиатр, — сказал англичанин. — Возможно, психиатр нужен этому миру… возможно, он нужен Господу Богу… но я — я уверен в реальности того, что видел своими глазами.

— Вы видели, как человек исчез во время представления иллюзиониста в цирке? — мягко поинтересовался доктор. — Это и в самом деле производит сильное впечатление. Теперь я понимаю, почему вы боялись, что вам никто не поверит.

— Вы смеетесь надо мной, — упрекнул его англичанин. — Я видел очень многое… и я знаю… заговор, который управляет всем. У меня были все доказательства, а потом они просто исчезли. Люди, почтовые ящики, все… все исчезло с лица земли в одночасье…

Одночасье, одночасье, одночасье: всем показалось, что колеса поезда подхватили ритм этого слова.

— Наверное, вы действительно пережили что-то ужасное, — сказал доктор. — Но, видимо, шок помешал вам хорошо запомнить подробности того, что с вами произошло?

Одночасье, одночасье, одночасье: продолжали выстукивать колеса.

— Я видел то, что видел, — твердо произнес англичанин, вставая. — Извините, — добавил он, выходя из купе.

Доктор посмотрел на русского, который все еще прятался за развернутой газетой.

— Вы ходили в Базеле на концерт Бетховена? — спросил он приветливо.

— У меня есть более важные дела, — ответил русский отрывисто и холодно, переворачивая страницу газеты и углубляясь в чтение с преувеличенным интересом.

Доктор сдался. Один умалишенный, другой невежливый: веселая же мне предстоит поездка, подумал он.

Англичанин вернулся с сонными глазами, скрючился в своем углу и вскоре уснул. Лауданум, или какой-то другой опиат, определил доктор. Что ж, это в лучшем случае острый невроз.

Одночасье, одночасье, одночасье: повторяли колеса. Доктор решил, что ему самому было бы неплохо вздремнуть.

Что-то резко вырвало его из полудремы; открыв глаза, он увидел, что русский непроизвольно сжимает его руку. Потом он услышал голос англичанина: