Не могу сказать, что девчонки в магазине меня любят. Мы мило болтаем, когда я спускаюсь к ним, чтобы понаблюдать за работой. Но я уверена — за спиной они ругают меня. Для магазинов это вполне обычная ситуация, и ничего тут не поделаешь. Если не обсуждается толстая задница или дряблая грудь покупательницы, значит, говорят о глупости и бессердечии начальников, к которым я, можно сказать, отношусь. Многим не по душе мое быстрое продвижение по ступенькам вверх, ведь они остались внизу. Они думают, я считаю их недостойными моего внимания. Действительно, так и есть — я зазналась. Но мы ведем «холодную войну», и в основном она проявляется в раздражении и неуступчивости в момент обсуждения графика работы.

В ателье все обстоит по-другому. Трудность в том, что я вынуждена указывать портным на ошибки, заставлять делать что-либо вопреки их желанию, и достаточно часто. Мне приходится самой отчитывать их. Пенни слишком важная персона, чтобы беспокоиться из-за растянутых воротников, неровно пришитых молний, неравномерно распределенного припуска, неряшливых подгибов и кривых швов. Конечно, это означает, что именно я должна находиться в ателье, когда мальтиец Тони — наш ненадежный, темпераментный, раздражительный, но абсолютно незаменимый портной, занимающийся образцами, — впадает в ярость из-за осыпавшейся белой ленты, изрыгает проклятия на родном языке и рвет ситцевую ткань на куски. И на меня же обрушивается лавина враждебности Мэнди, этой девушки в брюках с хищным леопардовым рисунком и далеко не безобидным языком в придачу.

Но меня это не волнует. Знаете почему? Потому что моя жизнь прекрасна.

В моем районе недавно умерла поэтесса. Мне доводилось читать ее стихи, но там было сплошное «я, я, я». Естественно, квартира не моя, она принадлежит Людо. Но я считаю ее своей, поскольку все сделала для этого. Каждый предмет, за исключением кирпичей и плитки, выбирала я сама. Подростковый беспорядок: потертое старое кресло, отвратительные шторы, представляющие фамильную ценность, фотографии умерших родственников — все исчезло из квартиры Людо навсегда. И сейчас у нас четкие линии, блестящий деревянный пол и жалюзи, которые, если их опустить, делают комнату еще светлее. Еще я расставила везде цветы. Людо ненавидит цветы. «Я бы не возражал, будь они хотя бы съедобными», — не раз говорил он. Отвратительные старые книги были убраны в его кабинет — Вонючую комнату, как я называю ее.

Людо. Его любят все, и он такой беспомощный. Он похож на непонятным образом ожившую кучу из шерсти, одежды, обуви и пивных бутылок. Я пыталась проделать с ним тот же трюк, что и с квартирой, но — никакого результата. С таким же успехом можно было бы полировать замшу. По крайней мере, мне удалось заставить его постричься — это уже немало, — хотя он и продолжал возмущаться из-за этого, не очень активно и молча, что абсолютно в его стиле.

Самое смешное в Людо то, что он учитель. Ему было совсем не обязательно становиться учителем, с его умом он мог заниматься чем угодно. Но он преподавал английский в школе в районе Лэмбет — в подобного рода заведениях даже учителя не расстаются с ножами. Думаю, это была его ответная реакция на диктат родителей. Или, скорее, на давление Пенни.

Ночи напролет Людо проводил в Вонючей комнате, проверяя работы учеников. У него даже был свой взгляд на государственный учебный план, но никто из наших друзей не желал его слушать.

Соблазнить этого парня было проще простого. Я сразу поняла, что понравилась ему, — он покраснел в момент первой нашей встречи. Я тогда еще работала в магазине, а он пришел к Пенни. Лето подходило к концу, но Людо уже был в ворсистом твидовом пиджаке и напоминал коровью лепешку с руками.

— Мама здесь? — спросил он Зулейку. Эта девушка-ливанка работала в магазине много лет, и нельзя сказать, что особенно перетруждалась. Хотя, может быть, к ее заслугам относилась хорошая кожа. Я воспользовалась моментом и не дала ей возможности ответить.

— Она на ленче с кем-то из «Вог». А ты, должно быть, наш гений. Я Кэти Касл. — И не успел Людо понять, что происходит, как я уже вела его в винный бар «Слэкерс». За первой бутылкой «Пуйи-Фюме» мы обсудили его любимые фильмы, книги, работу, романы, объекты ненависти, ощущение безысходности и болезненное чувство одиночества, его семью. Я вздыхала и кивала и вытирала слезы сочувствия. А затем, воспользовавшись хрестоматийным приемом, вывела его из сумрака на свет и продемонстрировала, что от жизни можно получать удовольствие. Я шутила, блистала умом и флиртовала — и мы, подобно ловцам жемчуга, медленно покоряли глубины второй бутылки. Я обставила все, таким образом, как, будто это Людо развлекал меня: смеялась над его робкими шутками, придвигалась ближе, склонялась к нему и поглаживала его руку.

И знаете, не могу сказать, что все это было притворством. Дело в том, что за бурной растительностью, плесенью и паутиной я рассмотрела вполне симпатичного парня с приятной застенчивой улыбкой и красивыми глазами. Вполне возможно, даже если бы не видела в сближении с ним никакой выгоды, я все равно могла бы влюбиться в него.

Мы вернулись как раз перед приходом Пенни — я всегда умела правильно рассчитывать время, отпущенное на ленч. Зулейка кипела от злости, но меня это совсем не волновало. Появилась Пенни и, как обычно, решительно сгребла сына в объятия. И неожиданно сработало ее знаменитое коварство — она все поняла.

— Дорогой, ты что тут, путался под ногами у девушек? — осуждающим тоном осведомилась она и сразу потащила Людо наверх, чтобы выписать чек. На обратном пути спустя долгие-долгие полчаса он спросил мой номер телефона, и судьба его оказалась предрешена.

Естественно, моя хозяйка пыталась бороться. Она очень хорошо понимала меня, потому что, мне кажется, мы с ней чем-то похожи. Или дело в том, что она всегда ожидает от людей худшего, и именно в моем случае ее опасения оправдались? Хью же всегда был моим сторонником. Ему нравятся женщины, и чем они симпатичнее, тем лучше он к ним относится. И что бы там ни говорили в магазине, в ателье или еще где-нибудь, я действительно красива. Хью всегда считал меня неплохой парой для Людо.

— Ты вполне подходишь Людо, — обычно говорил он. — Тебе удается расшевелить его, и он хотя бы перестает думать о своих проблемах и скулить, как волк в своей норе.

В какой-то момент я поняла, что Людо разочаровал его. Хью был большим и наглым, успешным и самоуверенным. Он отправил Людо учиться в школу, которую когда-то окончил сам, надеясь, видимо, что там сын превратится в его точную копию. Но бедный Людо вернулся оттуда сломленным и обиженным. Несмотря на нереально высокие баллы, к отчаянию Хью и Пенни, Людо отказался даже попробовать подать документы в Оксфорд. Взамен он отправился в какой-то колледж в Уэльсе.

— Хоть бы фасад был из красного кирпича, — простонал Хью. — А то это здание напоминает болгарскую атомную станцию.

Представить Хью и Пенни супругами было очень сложно. Хью всегда выглядел шикарно, от этого никуда не денешься — обладал блеском, присущим только аристократам, который им удается сохранить и в достаточно зрелом возрасте. Это так не похоже на моих родителей. И думаю, на родителей Пенни тоже. В прошлом Пенни была актрисой. Обычно, рассказывая о своих ролях, она перечисляет названия телевизионных сериалов шестидесятых годов, о которых я никогда не слышала. Еще она упоминала какую-то пьесу и пару фильмов. Звучало имя Шона Коннери, но мне так и не удалось понять, в связи с чем. Пенни говорит, что пожертвовала карьерой актрисы ради Хью и Людо. Дом моды «Пенни Мосс» — ее имя до замужества — начинался как хобби. В шестидесятые Пенни стала делать одежду для себя: головные платки, связанные крючком пончо и береты к ним. Многим они нравились, и она продавала вещи друзьям. Следующим этапом стала торговля по субботам на рынке в Портобелло, просто ради развлечения. А потом появился первый магазин.