Татищев слегка бледнеет.

— Но князь…

— Я сказал — ступай вон! — Обрывает его Борис и тут же мягко добавляет. — Да не забудь передать великому князю мой братский привет и нижайший поклон.

Посланник низко кланяется и выходит, а Борис начинает закипать:

— Нет, ты видал, что делается?! Уже никому нельзя отъехать к нам! Мы ему все смолчали: брат Юрий умер — князю великому все его земли достались — нам ничего из них не дал, нарушая обычай предков, — Новгород Великий с нами взял — все себе забрал! А теперь вот кто от него к нам отъедет — хочет брать как у себя дома! Да он что — братию свою ниже бояр считает?! Завещание отца забыл — как ему с нами жить приказано?!

Андрей не успевает ответить. Со двора слышны крики и звон оружия. В горницу вбегает дворецкий:

— Государь! Какой позор! Прямо посреди нашего двора при всем честном народе московские люди схватили князя Оболенского-Лыко!

Обычно сдержанный и спокойный Борис взрывается:

— Что?? Да как посмели?! Всю стражу на них! Князя освободить — москвичей порубить насмерть — всех до единого!!

Дворецкий выбегает.

Вспыльчивый Андрей, напротив, берет себя в руки:

— Борис, опомнись! Если ты побьешь москвичей… Ивану только и нужен повод…

— Плевать на него!

— Еще не время! Останови их!

Борис уступает.

— Ты прав, брат…

Они выходят вовремя.

Посреди двора шестеро москвичей под командой Татищева пытаются тащить к повозке князя Лыко. Князь могуч и силен, он прекрасный борец, и ему удается сбросить повисших на нем людей, но они снова яростно бросаются на него, как свора собак на затравленного зверя, — и хотя их шестеро, а он один, лишь с огромным трудом удается повалить его, однако тут дюжина стражников Бориса с обнаженными саблями и десяток воинов Андрея с пиками наперевес подбегают к ним.

— Брать живыми! — кричит князь Борис.

И вот москвичи схвачены и обезоружены.

Борис подходит к Татищеву, которого крепко держат двое стражников.

— Прости князь, — выплевывает выбитый зуб Татищев. — Я получил приказ и должен был его выполнить. Я сделал все, что мог.

— Это верно, — подтвердил Борис, — и любого другого я велел бы тотчас посадить на кол за такую дерзость. Только из почтения к великому князю, моему старшему брату и государю я отпускаю тебя и твоих людей живыми. Не забудь напомнить ему об этом, когда будешь передавать мой ответ.

Борис приказал отпустить москвичей, и вот они с Андреем снова одни в горнице.

— Надо что-то делать, — говорит Андрей. — Так дальше быть не может.

— Надо, — соглашается Борис.

— Я-то как раз и приехал, чтобы поговорить об этом. Послушай. Мне передали тайную весть — в Новгороде готовится восстание. Они приглашают меня на княжение.

— Это несерьезно. Иван бросит туда свое огромное войско и город, как всегда, сдастся.

— А если кто-то отвлечет это войско совсем в другую сторону?

— Кто и в какую?

— Хан Ахмат — на юг. Москва давно не возит дань в орду. Ахмат в бешенстве.

— Да, но мы не можем иметь ничего общего с врагами всего русского народа.… Вот иное дело — король Казимир… — задумчиво говорит Борис, — Отец завещал обращаться к нему за помощью, если Иван начнет притеснять нас…

— Конечно! — подхватил Андрей. — Ахмат с юга, король с запада, а если еще вдруг Ливония зашевелится.… Тогда Ивану без нас — никуда. Вот тут-то мы ему и припомним все обиды. И либо он выполнит все наши справедливые требования, либо…

— Ну что ж… Придумано неплохо.… Только король сейчас в Польше…

— Он должен скоро вернуться. Литвины очень его торопят.… Срок-то давно прошел…[1]

— Надо все обдумать и подготовиться. Как, по-твоему — сколько у нас есть времени?

Андрей вздыхает.

— Мало. Не больше месяца.

НОВГОРОД ВЕЛИКИЙ.

ДОМ АРХИЕПИСКОПА ФЕОФИЛА

— … И потому говорю вам — помните! — это последняя наша надежда на обретение свободы. Если до ушей Ивана Московского дойдет хоть полслова из того, о чем мы сейчас говорили — наши головы полетят с плеч, а Великому Господину Новгороду — рабство и покорность на веки вечные! Теперь же ступайте да исполняйте все, что мы решили сообща, и да поможет нам Господь в святой борьбе за свободу! Во имя Отца и Сына и Духа святого — аминь!

Закончив свое обращение, архиепископ новгородский Феофил молится с присутствующими. Каждый из них подходит к владыке, чтобы поцеловать руку старца и получить благословение. Здесь люди разных сословий — бояре, купеческие старосты, представители белого и черного духовенства, ремесленники и даже юродивые. Каждый из этих людей, надежных и проверенных выйдет отсюда и сделает все, чтобы вооружить, подготовить новгородцев и вдохновить их на борьбу с московским владычеством.

Последним подходит Аркадий, первый помощник архиепископа любимый народом проповедник свободы и независимости. Феофил благословляет его и просит задержаться.

— Я знаю тебя много лет, сын мой, — ласково говорит он ему, когда они остаются наедине, — твоя неподкупная честность и безгрешная жизнь служат примером христианского долга.

Аркадий смущается.

— Я не заслужил твоих похвал, владыко. Я лишь старался в меру моих слабых сил следовать заповедям Господним и убеждал других исполнять их.

— Среди всех, кто был тут, я выбрал тебя, чтобы просить об услуге…

— Приказывай, отче — я жалкий раб твой…

— Нет, сын мой, это просьба… Слушай внимательно. Если Господу будет угодно, он дарует нам победу. А что, если прогневали мы его своими прегрешениями? Если наше восстание не удастся, или преждевременно раскроется — мне грозит смерть или пожизненное заточение. Я не хочу, чтобы моя казна попала в руки Московского тирана. А потому большую часть земель моих, равно как имущества, я обратил в самые редкие и дорогие камни. Если со мной случится беда — используй их на нашу борьбу!

— Но, отче, если мы потерпим поражение или наши замыслы раскроются — моя голова полетит вместе с другими!

Феофил пристально смотрит на Аркадия и улыбается.

— Укрытие правды еще не есть ложь, и должно быть, поэтому ты никогда, даже на исповеди, не говорил мне о неком маленьком селении на берегу большого озера, где живет юная девица, рыбацкая дочь… Нет, нет, не опасайся — никто кроме тебя и меня уже не знает об этом… Тот кто поведал мне тайну сию, упокоился навечно…