–Боже, нам же ещё уроки делать!

Или:

–И кто только придумал это правописание?

Зато рассказывали про игры на переменках, про друзей, которые в обед делились конфетами или одалживали перочинные ножики.

Но Люк не взрослел, как старшие братья.

В тот день, когда ему исполнилось шесть, мама испекла необыкновенный торт с малиновым джемом, капельками стекающим по бокам. Вечером за ужином она водрузила на торт шесть свечек, поставила его перед Люком и шепнула:

–Загадай желание.

Он уставился на кольцо, гордо рассматривая свечи, замкнувшие круг на торте, и вдруг припомнил другой торт, другое колечко из шести свечек – в день рождения Марка. А вспомнилось ему это, потому что, несмотря на торт, Марк капризничал:

–Я хочу-у праздник и гостей! Вот кРоберту Джо в день рождения приходили в гости трое друзей.

–Ш-ш-ш,– прошептала тогда мама и показала глазами на Люка, будто на что-то намекала, но он ничего не понял.

Поражённый воспоминанием, Люк шумно вздохнул. Две свечки тут же мигнули, и одна из них погасла. Мэтью сМарком засмеялись.

–Желание отменяется,– сообщил Марк.– Эх ты, малявка. Даже свечки задуть не можешь.

Люк чуть не расплакался. Впопыхах он даже желание забыл загадать, а если бы не удивился, то задул бы все шесть свечек. Запросто. А потом получил бы… Он даже не знал, что выбрать. Прокатиться в город? Или поиграть в том дворе, перед домом? Или пойти в школу?

Вместо этого возникло нелепое, совершенно неправдоподобное воспоминание. Наверняка это был седьмой или даже восьмой день рождения Марка. Ну не мог Марк дружить сРобертом Джо в шестилетнем возрасте, ведь тогда бы он прятался, как Люк.

Целых три дня эта мысль не давала Люку покоя. Он хвостом ходил за матерью, пока та развешивала на верёвке бельё, варила на зиму компот и варенье из земляники, драила в ванной пол.

«Сколько мне должно быть лет, чтобы я мог выходить на люди?»– порывался спросить он, но каждый раз его что-то останавливало.

Наконец на четвертый день, после того как отец, Мэтью иМарк, позавтракав, встали из-за стола и направились в сарай, Люк, пригнувшись, сел у кухонного окна, выглядывать в которое ему не разрешалось, ведь проезжающие могли мельком заметить его лицо.

Он склонил голову набок и приподнялся так, что левый глаз оказался чуть выше подоконника. Так ему было видно Мэтью иМарка, которые бегали на солнце, а высокие голенища сапог из свиной кожи хлопали им по коленкам.

Вот ведь резвятся на глазах у всех, ничего не опасаясь. Носятся у входа в сарай, просматриваемого с дороги, а не бокового, выходящего на задний дворик, которым обычно пользовался Люк.

Люк отвернулся и сполз на пол, скрываясь от чужих глаз.

–АМэтью иМарк никогда не прятались?– спросил он.

Мать очищала сковородку от остатков яичницы. Она обернулась и настороженно посмотрела на сына.

–Никогда,– подтвердила она.

–Тогда почему я должен?

Мать вытерла руки и отошла от мойки. Люк раньше никогда не видел, чтобы она вот так бросала гору немытой посуды. Уселась рядом и откинула с его лба волосы.

–Ох, Люк, оно тебе надо? Просто знай, что у тебя своя жизнь, другая.

Он задумался. Мама всегда говорила, что только он сидел у неё на коленях и обнимал, ласкался. Она до сих пор читала ему на ночь сказки, из-за чего Мэтью сМарком поддразнивали, мол, фу, совсем как девчонка. Об этом она говорила? Просто он младше всех. Но ведь подрастёт же. Разве он не станет таким же, как и они?

–Почему у меня другая жизнь?– с неожиданным упрямством настаивал Люк.– Хочу знать, почему я должен прятаться?

И тогда она рассказала.

Позже он пожалел, что не выспросил побольше. Но тогда он мог только слушать. Казалось, он тонет в потоке её слов.

–Так получилось, появился ты. Желанный. У меня и вмыслях не было от тебя избавиться, и отцу твоему сказала, чтоб даже думать не смел.

Люк живо представил себя младенцем, брошенным в коробке где-то на обочине дороги. Отец часто рассказывал, что раньше так подкидывали котят, в те времена, когда ещё разрешалось держать домашних животных. Но, может, мама говорила не об этом.

–Закон о народонаселении был принят сравнительно недавно, а я всегда мечтала иметь полный дом детей. Я имею в виду раньше. Твоё появление стало чудом. Я надеялась, что правительство отменит глупый закон, может, даже до твоего рождения, и тогда я всем покажу ещё одного сыночка.

–Но не вышло. Ты меня скрывала,– с трудом выговорил Люк. Голос прозвучал неожиданно хрипло, словно чужой.

Мать кивнула.

–Когда живот стал заметен, я перестала выходить из дому. Это оказалось совсем нетрудно, я ведь редко куда хожу. ИМэтью сМарком также запретила далеко отходить, боялась, что проболтаются. Даже матери и сестре ничего о тебе не написала, хотя тогда я ещё так не боялась. Просто из суеверия. Да и хвастаться не хотелось. Думала, рожать пойду в больницу. Я не собиралась скрывать тебя всегда. Но потом…

–Что потом?– спросил Люк.

Мать отвела взгляд.

–Потом по телевизору стали показывать передачи про демографический надзор, что делает полиция, выискивая нарушения, как следит за соблюдением закона.

Люк бросил взгляд на огромный телевизор в гостиной, который ему смотреть не разрешали. Не потому ли?

–Потом отец кое-что узнал. По городу поползли слухи о других детях…

Люк вздрогнул. Мать смотрела вдаль, туда, где кукурузное поле сливалось с горизонтом.

–А ещё я мечтала оДжоне,– призналась она.– Помнишь детский стишок: «Мэтью, Марк, Люк иДжон, мой благословите сон»? Но я благодарю Господа, что он по крайней мере дал мне тебя.И ты здорово научился прятаться, да?

Она неуверенно улыбнулась, и ему захотелось её поддержать.

–Конечно,– согласился он.

И как-то после этого разговора он больше не возражал прятаться. Зачем ему новые знакомства? И кому охота ходить в школу, где, если верить Мэтью сМарком, учителя будут на тебя орать, а другие ученики будут так и норовить обмануть, и придётся держать ухо востро? Он был не таким, как все. Тайным ребёнком. Домашним. Это ему доставался первый кусок яблочного пирога, ведь в отличие от других мальчишек Люк всегда был дома. До́ма, и мог возиться в сарае с новорождёнными поросятами, лазать по деревьям на опушке леса, бросать снежками в столбы для бельевой верёвки. До́ма, где всегда манил безопасностью задний двор, защищённый родными стенами, сараем. И лесом.

Пока лес не вырубили.

Люк растянулся на полу на животе и лениво гонял по рельсам игрушечный поезд. Этим поездом в детстве играл ещё отец, а до него – дед. Люк помнил, с каким нетерпением дожидался, когда Марк наконец вырастет, потеряет к игрушке интерес, и поезд достанется ему, самому младшему. Но сегодня играть не хотелось. Денёк распогодился: по небесной синеве плыли пушистые облака, и на заднем дворе шелестел в траве лёгкий ветерок. Вот уже неделю Люк не выходил из дома и почти ощущал, как манит его свежий воздух. Но теперь ему даже не разрешалось находиться в комнате с незашторенным окном.