с мелко-мелко порезанной куриной поджаркой. И пообещала себе завтра же пересмотреть антресоли, где пылилось дедово наследство. Может еще чем-нибудь выручит давно почивший дедушка.

Но в самом главном он уже помог неоценимо. Потому что на крайний-крайний, тяжелый-тяжелый случай у Лизы был припрятан еще один козырь. Разряд по шахматам. Спасибо, дедушка. А то Геннадий Петрович стосковался, поди, по достойным соперникам.

Растяпы

Сидит Начальник оборонного НИИ в тайном бункере, а перед ним в отдельных герметичных боксах — Утконос, Долгопят и Шерстокрыл. Похоже на начало абсурдного анекдота, ан нет. Настолько несмешно, что облысеть можно.

— Адъютант Бурундук?

Бурундук, человек с лицом квадратным и непроницаемым, как шкафчик картотеки, подал Начальнику три папки.

— Давно это с ними?

— Симптомы начали проявляться около двух часов назад. Предположительно, их состояние связано с инцидентом, произошедшим в начале февраля.

Юноша с кодовым именем Утконос, с немалой примесью кавказской крови и действительно выдающимся носом, был изолирован в левом боксе. Смирительная рубашка, стеклянный взгляд, всё тело напряжено, как трибуны перед пенальти в дополнительное время. Так он замирал то на минуту, то на полчаса, а отмирал внезапно и разрушительно.

В среднем боксе рыжий, пухлый Долгопят то хихикал, то хохотал в голос, то катался по полу в припадке истерического смеха. От смеха он весь покраснел, покрылся поʹтом и задыхался, но остановиться был попросту не в силах.

Шерстокрыл в правом боксе был полон дурной энергии. Всё в этом сухоньком, несуразном человечке бурлило и било через край. Он то декламировал, то отжимался, то бегал кругами по своей крошечной клетушке, то бил кулаками в односторонне-прозрачное стекло, требуя бумагу и ручку, шоколадку и справедливости.

Начальник вздохнул и устало потёр лоб.

— Инцидент? — нахмурился он. Так много было инцидентов в последнее время…

— Сбой в ПО, штатив с пробирками заклинил в роботе-смесителе. Эти трое попытались вытащить их вручную, в результате произошла утечка.

— Идиоты. Но они прошли карантин? — безнадёжно спросил Начальник, наблюдая за метаниями Шерстокрыла.

— Так точно. Видимо, инкубационный период оказался дольше, чем мы могли предполагать.

— Подключи меня к Шерстокрылу. И вызови кого-нибудь. Пусть вколют Долгопяту успокоительное. Лопнет же.

Исполнительный Бурундук нажал несколько кнопок и тихонько забубнил в незаметный микрофон.

Стекло в боксе Шерстокрыла стало прозрачным в обе стороны. Горе-учёный уселся напротив Начальника, смиренно сложил руки на коленях. Такие пальцы, как у Шерстокрыла, решают судьбу за человека: быть ему либо пианистом-виртуозом, либо искусным лаборантом, способным помыть любую посуду для экспериментов.

— Ну? — буркнул Начальник.

— Каюсь! — с готовностью выкрикнул песочимый. — Был криворук, вряд ли исправлюсь! Но согласитесь, приятно знать, что, по крайней мере, эти три агента работают! И своей оплошностью мы сэкономили полгода, а то и год дополнительных исследований, проб, тестов и тому подобного! Служу науке и готов быть морской свинкой! Побочных эффектов не боюсь, тело своё завещаю родному НИИ на опыты.

— Это была не оплошность, а халатность. Преступная, — устало подчеркнул Начальник.

В бокс Долгопята вошёл суровый медбрат в костюме космонавта из далёкого будущего. Зафиксировал безудержно икающего пациента, сноровисто вколол ему что-то в плечо, уложил на мат отдыхать и беззвучно покинул комнату.

— Значит у вас, Шерстокрыл, бешеный энтузиазм?

— Так точно! — сухонький человечек подпрыгнул и сделал пару боксёрских ударов. — У Долгопята заразительный смех, а у Утконоса беспричинная агрессия. Все три состояния чрезвычайно контагиозны и передаются воздушно-капельным путём. Инкубационный период два месяца и восемь дней, продолжительность пика активности пока неизвестна, носитель заразен предположительно весь период выздоровления, то есть около недели.

— Эхх, — покачал головой Начальник. — Так. Наблюдение круглосуточное. Два раза в день отчеты по состоянию, жизненным показателям, реакциям на раздражители, интенсивности… эээ… симптомов. Как пойдут на спад, дадите мне знать. А Утконосу повесьте грушу в бокс, что ли. Пусть занимается, выплескивает.

У Начальника было кодовое имя Хомяк. И он это имя не любил, но полностью оправдывал. У Хомяка ничего не пропадало даром. Так что пару месяцев спустя СМИ запестрело новостями о том, что банда наркоторговцев из-за приступа беспричинной агрессии самоликвидировалась в перестрелке, а работники отечественного автозавода в порыве бешеного энтузиазма вывели машиностроение на новый уровень. А потом по городам России вдоль Транссиба резко поднялось настроение (вирус заразительного смеха удалось ослабить, свести к сдержанному оптимизму). А потом, конечно, все три вируса встретились, перемешались и началось такое… Впрочем, примерно такое же, как и всегда у нас бывает.

Дезинфекция

Сан Саныч, надвинув потрепанный треух и нацепив многоразовую маску, вышел во двор с черпаком и ведрами. На груди у него болтался пропуск. Ему единственному из квартиры разрешалось раз в день выходить за самым необходимым. А самое необходимое что? Дезинфекция.

Поповский уже топтался в маленькой беседочке возле накрытой листом алюминия ванны. Свои ведра уже набрал, но теперь медлил, курил, против приказа поджидал Сан Саныча.

Тот, не доходя положенную дистанцию, поднял черпак на длинной палке, будто копье.

— Что торчишь тут, старый мухомор? Помереть спешишь?

Поповский ответил с расстановочкой:

— Двум смертям не бывать, а одной не миновать. Да я уж и пожил, чего бояться.

Он отошел подальше, чтобы регламент соблюсти, но не покидал тени беседки. Зато Сан Саныч мог теперь по всем правилам приблизиться к дезинфекции.

Аккуратно снял крышку, начал черпать. Поповский выдохнул дым через нос и стал, по обыкновению, краснобаять.

— А слыхал ты, Санчо, что ить вирус мутировал? Ага. Говорят, кому за шестьдесят, все полягут до одного. Ну, думаю, и ладно, молодым место освободим, ртов поменьше кормить, опять же. А детей-то, вишь, наоборот теперь, не будет зараза брать. Внучка моя уже два года только на балконе и гуляет. А так хоть до дезинфекции ходить будет.

— Ясно, ясно, — пробубнил Сан Саныч, пытаясь черпаком поймать увертливого заспиртованного жука. Хотел домой принести диковину, а то и съесть вечером на закусь. Любил он эти короткие разговоры с соседом, хоть было чем язык и воображение размять. — А я вот знаю, карантин продлевают, но скоро разрешат на крышу выходить. По десять минут в сутки каждому жителю. Главное, чтобы на ночь не пришлось.

Сан Саныч любил оптимистические басни, а Поповский завертывал что пострашнее.

— Да брехня. Я вот с соседом через стену перестукиваюсь. Так он говорит, на крышах опасно. Птицы, мол, тоже вирус подхватили, но их он не косит, ага. Да только помет у них дюже ядрен стал, на три пальца вокруг и вниз все прожигает. Так что тех, кто на верхних этажах живет, уже ночами потихоньку на крытых брезентом машинах вывозят. Куда — неизвестно, но кажись, в чисто поле, потому что селить их некуда и кормить не на что.

— Да ладно тебе сгущать-то. Ничего такого