еврейская семья. Ребята! Я просто уже не знаю, что делать, чтобы сделать из этого куска гов… глины… хоть какое-то подобие человека! Короче! Вдохните в него душу живую, как наш творец в Адама. Сделайте мне из него конфетку, и будет вам большое еврейское счастье. На выход, Циля!

Абрам и Циля уходят.

За столом сидят Марк, Август и Изя, из под стола они достают бутылки пива, водки и коньяка, разливают, чокаются, пьют. Перед Марком и Августом стоят открытые ноутбуки. Они достают колоду и ачинают играть в карты на деньги, оставленные Абрамом. Изя их обыгрывает.

МАРК: Изя, если ты и дальше будешь так мухлевать, нам не на что будет снимать кино. Имей совесть – у драматургов тоже бестолковые дети, их тоже надо иногда кормить.

ИЗЯ: Да ладно. Я не жлоб. Забирайте себе мой выигрыш.

Изя сдвигает пачку денег от себя в сторону Марка и Августа.

АВГУСТ: Забавный ты человек!

ИЗЯ: Это сказал Ле Шиффр Джеймсу Бонду перед тем, как отбить ему яйца. Речь тоже шла о карточном выигрыше. Сто пятнадцать миллионов долларов. Для моего папаши это карманная мелочь.

АВГУСТ: Тебе хотелось бы сыграть в кино какую-нибудь роль. Того же Джеймса Бонда?

ИЗЯ: С такими ушами и таким шнобелем? Не делайте мне смеяться. Если б хотел – папаша купил бы мне “Парамаунт” вместе с “Диснеем”. Ничего я не хочу, кроме пива холодного.

Изя наливает себе в бокал пива и смотрит на пену.

МАРК: Вот смотри. Основа любой драматургии – это конфликт. Самый такой конфликт – это конфликт героя с кем-то, кого ещё надо вычислить, найти и покарать. Вот как у Гамлета. Гамлета смог бы сыграть?

ИЗЯ: Гамлета неправильно перевели. Я знаю примерно тридцать переводов, и всё неточные, неверные, неадекватные. Я сделал свой перевод. Такой, чтоб был понятен смысл и суть, что хотел сказать Шекспир или тот, кто считается Вильямом нашим Шекспиром.

Август что-то печатает на ноутбуке. На экране над сценой появляются титры “Новелла “Гамлет”

МАРК: Изя, ты в самом деле филолог?

ИЗЯ: Романо-германское отделение филологического факультета МГУ. Специализировался на латыни, древнегреческом, староанглийском языке. Развлекался тем, что переводил со мертвых языков на всякие специфические. На ту же феню, для зон и тюрем, для их художественной самодеятельности.

МАРК (делая пальцы веером): Ты? Какое отношение ты имеешь к воровскому ходу?

ИЗЯ: Я в газетке подрабатывал, “Свобода и неволя”, её на коленке издавали для порядочного люда, всех честных арестантов. Ну и уважаемые люди обратились в редакцию, типа, хотим Гамлета, в натуре, поставить, но чтоб последнему барбосу было ясно, о чём речь, и он рос над собой, набирался культуры. Просили помочь по-братски.

АВГУСТ: И?

ИЗЯ: Зеки заценили. Но запретило начальство. Теперь мой “Гамлет” ходит по зонам в списках. Или по памяти, как у скальдов и акынов.

МАРК: Текст помнишь?

ИЗЯ: Обрывки. Монолог помню.

АВГУСТ: Тогда покажи класс! Как у Смоктуновского и Высоцкого! Камера! Мотор!

Изя делает рукой жест, означающий “спокойно” и выходит из комнаты. Марк выразительно смотрит на Августа и крутит пальцем у виска. Мониторы над сценой включаются и показывают входящего в комнату Изю с разных ракурсов.

Изя заново входит в комнату, но за его спиной вдруг появляется фон-проекция в виде средневекового замка и моря. слышен звук прибоя. Изя обнажен по пояс, в руках он держит самопал и тюремную заточку. Его торс покрыт синими наколками как у вора в законе, с воровскими звёздами и куполами.

ИЗЯ: (сопровождая речь размахиваниями заточки и прицеливанием из самопала в невидимого противника)

Терпилой быть или козырным перцем?

Вот где пипец всему сокрыт!

За жабры цапануть удачу,

Иль, трогаясь умом, хлебать говно

Дырявой ложкой? И это типа жизнь?

Аля-Улю! Осталось склеить ласты

И от кондрашки жмуриком залечь

Под снег в лесу, без всяких катаклизмов.

Но то для слабаков, дрыщей и упырей,

Кто мамке меж грудей соплю пускает

С детства. А мы, козырные, занюхав,

Волыну достаём и шаримся по стрелкам:

Мы бьемся за лаве, а не за принцип левый!

Решпект и уважуха реальным пацанам.

А вы, лошары глупые, идите лесом на хер,

Пока бамбук мы курим, пуская пузыри.

Кто нефартовый – тот всегда неправ!

А лютому всё нипочем,

Хоть шлюхина любовь, хоть крытка,

Где злые вертухаи в очко пихают

Швабру. А гниды из опущенных мажоров

Воткнут перо, как им подставишь спину,

Барбосы без предела все эти отморозки.

Но все сочту херней, когда на торсе голом

Наколят купола. Я в ящик не спешу ,

Но тут уж как пойдет, и в ахуе спокойном

Я все снесу. Кряхтеть не буду и бурчать.

А смерти не боюсь, там пассажиров четких

Сортировка. У Господа в чертогах лабиринт,

И нет путей в обратку. Тебе не соскочить,

Сиди, замри! Не верь! Не бойся! Не проси!

А совесть, блин, химера, гной души,

В терпилу превращает правильных людей.

От ней свернется кровь и изблюешь кишки,

Просрав свой фарт и жисть на косяки.

Офелия! Хоть ты и шмара, чисто блядь,

Напомни мне, кого пора шмалять!

Изя стреляет в потолок из самопала. Сверху сыплются блестки и конфетти, шум оваций и аплодисментов. Изя с достоинством раскланивается. Марк и Август вяло хлопают.

Изя надевает на себя сорочку, Марк и Август переглядываются.

МАРК: Стоп! Снято! Конгениально, но маме не понравится.

АВГУСТ: Да и папа твой, я знаю, не любит напоминаний про бурную молодость.

ИЗЯ: Папа любит банковское дело. Это ему близко – всех купить, всех продать. А потом плакать и каяться. Он так говорит: не согрешишь – не покаешься, а не покаешься – не спасёшься.

МАРК: Это какой-то христианский подход, а он, я так понимаю, под законом ходит: око за око, зуб за зуб? Но это всё равно очень дельная мысль. Ты – копия своего отца. Можешь себе представить, что ты – это он?

ИЗЯ: Я пожиже буду. Жалкий еврейский интеллигентишка. А он кремень, из биндюжников одесских. К моменту, как я появился, он уже много чего прошёл.

АВГУСТ: Но это не значит, что совесть не скребётся в его душу. Он же сам завёл разговор про Бога. Но вот с Богом конфликтовать можно, но сложно. Обычно конфликт сам с собой – это и есть конфликт с