«когда я включаю свет, лампочка освещает твои снимки. когда темнота

поглощает день, луна помогает не забыть мне твой лик.

у нас здесь волны дышат прибоем, птицы вязнут в песочных холмах, я спешу за тобой на работу вдоль необъятной реки, фотографируя каждый участок, который покажется мне красивым. я делюсь с тобой красотой, хочу показать, как смотрю на тебя, как выглядишь ты в этом городе, как подходишь каждому эстетичному месту.

никак не привыкну к морю — твоим синим глазам, в которых солнце печет так, что мне приходится жмурится. вчера, например, мы поднялись на 65 м ввысь на закате, но заход солнца я смотрел через призму хрусталика глаз, что помнит разум.

какая же ты красивая. все жизни я бы потратил на встречу с тобой. я тебя обязательно встречу снова, моя душа»

Письмо 57.

«прошла без нее неделя.

есть такое латинское выражение «sub specie aeternitatis», что означает «с

точки зрения вечности».

с точки зрения вечности, мне не хватает тебя больше, чем масштабы этой самой вечности. моя тоска выходит за края, выливается за борт и не помещается ни в один шкаф. моя тоска больше, чем мир. и больше, чем столетия его существования. она объяла каждый участок географической карты и вышла за поля невозможного, где не вырисовывались континенты. мне кажется, она глубже чем море. но вода забирает тоску. может поэтому море соленое. я не знаю. в одном я буду прав точно, чтобы избавиться от нее, мой глаз должен узреть ее лик, чтобы зрачок вырисовывал образ еще ближайшую ночь, пока слезная жидкость не смоет картинку.»

Письмо 121.

«милая, а знаешь, что такое интерстициальная эмоция? это значит находится между, между мной и играющей музыкой. но эта песня не играет, а кричит, на самой высокой громкости возможности телефона, а я жестикулирую в такт силой высоких нот.

в момент подобной встречи, один на один с собой, я чувствую внутри себя коробок спичек, одна из которых загорается каждую новую композицию, постепенно сжигая эмоции разной температуры.

бывает ты злишься на расстояние, которое не можешь преодолеть в ту же секунду, как подумаешь о нем. бывает, злишься на вещи, чей угол отдыха на столе выше нужного. а бывает просто злишься оттого, что сильно кого — то любишь. косточки по всему телу вибрируют от желания соприкоснуться с чем — то твёрдым, а внутренний инициатор действий пытается выкинуть наружу свои активные танцы под какой — нибудь эдакий звук, ритмичный и очень ритмичный. но ты так сильно желаешь жить, что готов говорить об этом каждому прохожему улицы.

сжигая последнюю палочку из горючего материала, приходишь к спокойствию — океанская свежесть психеи. тебя раздражают все те же вещи, и ты все ещё любишь кого — то так сильно, но зажигая под музыку спички, сгорает злость, которой не суждено было произойти.»

Этой ночью я не сомкнула глаз, так тщательно разбирая почерк Тима, который прочитать — целая история и вытирая слезы, которые проливным дождем капали с глаз от безупречности каждой буквы. Впервые я видела такую преданность своему выбору. Письма, нумерация которых дошла до 1000 и не собиралась останавливаться, продолжали рождаться, формируя столбы макулатуры. Его текст — отдельная книга жизни, и ясно, как божий день, почему любой зашедший человек, побывавший однажды в гостях у главы деревни, считает дом странным, рука покойной жены действительно ощущается в этом жилище, ведь Тим сам наделил жилище ею.

* * *

Когда мой муж уезжал на работу в город, а это он делал раз в неделю, так как остальное время заработка происходило из дома, я продолжала осматривать окрестности, ходить на вершину холма, кричать аффирмации в лесу неподалеку и делать много красивых снимков. После того странного вечера, я вернула все еще немногословному соседу, его мысли, и жизнь пошла обычным своим чередом. Я старалась много читать, тренировать свое тело, придумывать деликатесы для своего супруга, и, конечно, составлять план нового путешествия. Путешествуем мы с Эриком два раза в год, наша маленькая традиция превратилась уже в устоявшейся постулат. В этот раз выбор пал на Эльбрус. Восхождение на Эльбрус — подарок на свадьбу от близких родственников. Наша семья — новички, в области гор, поэтому мы выбрали пеший маршрут от Терскола до обсерватории и на склонах горы Чегет. Подготовка к такому приключения требовала времени — специальная одежда, обувь, походные сумки, гид, билеты на самолет и многое другое. Но дата отъезда уже была назначена — через неделю нас ждали в аэропорту.

Дом. Ключи от дома мы решили вручить ближнему к нам поселению, а именно старушке, которая была щепетильна в делах участка и ответственна в помощи.

— Элизабет, дорогая, благодарю вас за безотказность. Цветы находятся в

гостиной и в спальне, раз в три дня опрыскивать листочки и поливать, а

полив перед домом происходит автоматически, об этом можете не

беспокоиться.

— Как же я могу отказать? Все будет сделано на высшем уровне, Донна. —

проговорила соседка, опустив руку на плечо девушке. — На церемонию

прощания вы не попадаете?

— Что? Какая церемония? — я в недоумении стала допускать самые

неприятные мысли, которые вскоре подтвердились.

— Тим. Держался 25 лет. Врачи говорят, что здоровое сердце попросту

остановилось. По деревне ходят слухи, что тоска была слишком долгой,

вот и сгубила его. Это произошло на одной из экскурсий, вчера.

Церемония прощания состоится завтра утром. — с сожалением произнесла

Элизабет.

— Мы успеем. — лаконично дополнила та, собравшись уже уходить.

— Донна, — остановила ее старушка, — он говорил, что ты единственная,

кому он доверил письма, конечно, никакого распоряжения, что с ними

делать, он не оставил, но, я думаю, он хотел бы, чтобы ты занялась этим

вопросом.

Я молча кивнула и закрыла за собой дверь избушки, в которой неприятные известия доносились до каждого угла. Мои мысли были заняты внезапной кончиной, она не укладывалась в моей голове, а негласное задание его текстов пугало еще больше.

Вернувшись домой и побросав вещи, где придется, я сидела на углу кровати в одном белье, пустота проносилась между глазами, а слова Тима не выходили у меня из головы. Все слова, которые он когда — то доверил мне, слова, которые смотрели на меня с помятых бумаг.

— Они не должны умирать вместе с ним. — произнесла я вслух стенам. — Мы

соберем их в книгу.

Эрик застал меня в спальне, ошарашенный происходящем, не смотря на

свадебное путешествие, которое близилось, сказал:

— Мы