не как жизнерадостного сангвиника, а скорее меланхолика, чуть ли не Пьеро – ценившего поэзию, тишину и философию?

Как он умудрился убедить начальство усадить в “Восток” именно себя – если за месяц до 12 апреля у него случился гнойный гайморит, который лечили антибиотиками, с проколами и пункциями? [14].

Что означает странный эпизод с “ташкентским ужасом” – когда в 1963-м, на “слете молодых тружеников”, Гагарин лег спать в темной комнате и проснулся от того, что на него спикировали сотни летучих мышей, которые вцеплялись в его простыню, в волосы, в тело; напуганный, голый, он стал орать, выскочил за дверь – и попытался рассказать друзьям о тьме жутких тварей, атаковавших его. Но комната была плотно заперта, какие еще мыши? “Простой советский парень”, говорите? “Везунчик”? Мистер “Банк-Ошибся-В-Вашу-Пользу”? Не обошелся ли ему полет чуть дороже, чем он сам потом рассказывал, не был ли этот момент экзистенциального ужаса рентгеновским снимком его души, атакованной демонами?

Памятник явно пора отчистить – а заодно показать, что у истукана был оригинал – который, похоже, существенно отличался от монументального образа.

Но с какой стати нам проявлять интерес к его биографии? Какой урок можно извлечь из нее? Какую такую идею за ней увидеть? Не идем ли мы на поводу у большинства, не становимся ли жертвами магии больших чисел – раз ему аплодировали миллионы людей, значит, он в самом деле был уникальной личностью?

Или грубее: если некий объект пользуется несомненным рыночным спросом – значит ли это, что он в самом деле обладает некой художественной (в данном случае – sup specie aeternitatis[5]) ценностью? Или Гагарин как самостоятельная биографическая единица – то же, что херстовское чучело акулы за 12 миллионов долларов: курьез на вид и мошенничество по сути?

Ну да, он первым побывал там, куда никто не совал нос, и углядел там нечто такое, что никто до него не видывал, – нечто, предположительно, очень важное. Однако очевидно ведь, что “первый” и “лучший” совершенно не одно и то же. Владимир Джанибеков, вручную, без подсказок пристыковавший корабль к мертвой, неуправляемой станции “Салют-7”, был безусловно более искусным пилотом, чем Гагарин. Инженер-конструктор Константин Феоктистов был гораздо более компетентным в том, что касается устройства корабля, его возможностей и ограничений. Валерий Поляков, просидевший в космосе 437 суток безвылазно, был более выносливым, работоспособным и самоотверженным, и вообще такого рода пребывание на орбите в качестве подвига выглядит гораздо более внушительно, чем полуторачасовой пикник. Совершавшие суборбитальные полеты летчики-испытатели, вроде друзей Гагарина – Мосолова, Гарнаева, Ю. Быкова, Гридунова, были более квалифицированными – и, наверное, еще более смелыми, чем Гагарин, авиаторами. Да чего уж далеко ходить: все гагаринские рекорды были меньше чем через полгода вчистую побиты его собственным дублером Титовым – который летал дольше, дальше, опаснее; и именно Титов, а не Гагарин, “был первым, кто доказал, что в космосе можно работать” [7] и что у пилотируемой космонавтики больше перспектив, чем у автоматической.

Правда ли, что нам нужно иметь представление о биографии человека, который, формально, всего лишь дал согласие – осознанно оценив риски, зная об ожидающем его вознаграждении, взвесив все “за” и “против”, без какого-либо принуждения, – проверить на себе созданную кем-то еще технологию? Мало ли что на ком испытывали. Почему бы нам не написать биографию человека, на котором тестировали пенициллин, или – еще более уместный пример – жизнеописание пилота Гарольда Грэма, который 20 апреля 1961 года, буквально через неделю после полета Гагарина, успешно испытал на себе ранец с ракетным двигателем: взлетел на высоту примерно 1,2 метра и плавно полетел вперед. Весь полет продолжался 13 секунд – но был чрезвычайно рискованным предприятием и выглядел даже более эффектно, чем полет “Востока-1”: Гарри Поттер, волшебство в чистом виде. В чем разница между Гагариным и Грэмом?

Почему один останется курьезом из Википедии, а другой – неиссякающим источником магнетизма?

Только в эмоциях. Про одного мы всего лишь знаем, в другого – еще и верим.

Не случайно провинциальные музеи, посвященные Гагарину, производят впечатление индуистских святилищ: самодельные, потертые, пестрые, намоленные; тот, кто воплотил в себе триумф технологий, репрезентируется здесь через пожелтевшие вырезки из газет, скульптуры из пластилина, пластиковые цветы и акварельки в барочных рамах.

Выглядит неправдоподобно – но мы все равно верим.

Почему?

Потому что нациям тоже нужна хорошая, успешная кредитная история, и нам так выгоднее – верить, что Гагарин правда сделал: сам, что-то особенное; но в душе мы вроде как знаем, что он был никто, “пассажир”, “живые консервы” – и, если бы к сиденью в “Востоке” пристегнули еще кого-нибудь, мировая история не изменилась бы ни на йоту? Так? Как, то есть, с Дедом Морозом: и родители, и дети делают вид, будто верят в него, и это продолжается год за годом – всем выгодно, все довольны? [16]. Так? В глаза смотреть!

Однако даже и “мы” – которые “все” и которые “все вроде как” – при ближайшем рассмотрении оказываются антагонистами.

Некоторые “мы” отказываются соблюдать неписаный социальный контракт о вере в Гагарина. Фигура первого космонавта для них – род тоталитарного китча, образец плохого советского дизайна – такого плохого, что, пожалуй, уже даже и хорошего. Помимо презрения – “полезный идиот”, сначала позволивший советской власти экспериментировать над собой, как той вздумается, а затем превратившийся в говорящую куклу, которая по бумажке тараторит клишированную галиматью, – Гагарин вызывает у них и раздражение: не просто сотрудничал, но еще и способствовал оболваниванию людей и, косвенным образом, укреплению кровавого коммунистического режима. Все эти “советские” достижения – в любом случае зло, потому что запускать в космос начиненные электроникой корабли, не обеспечив прежде население детским питанием и обувью, – аморально; зло – да еще и туфта, потому что все равно у американцев выйдет лучше, и вообще – что такое Гагарин со своими жалкими полутора часами орбитального полета против Нила Армстронга, прогулявшегося по Луне.

Ну да: кому нужен простой карандаш, когда есть ручка за 18 миллионов долларов.

Для тех “мы”, кто соблюдает контракт, но делает это “по расчету”, рассуждая не как обыватель, а как носитель “исторического” сознания, Гагарин – фигура, являющаяся моральным оправданием и свидетельством исторической целесообразности советского – да, крайне бесчеловечного в практическом воплощении – утопического проекта. Присказка “Зато мы делаем ракеты” – это ведь не только про бахвальство: именно ВПК – да, раздутый, да, высасывавший дефицитные ресурсы, да, душивший рост потребления – обеспечивал огромному количеству людей рабочие места, зарплату и социальные блага. Оправданием, а еще подтверждением если не “нормальности”, то естественности “советского проекта” – раз уж тот оказался в состоянии дать здоровое потомство; в том, что Гагарин – с его очевидно “здоровыми” – прямо-таки рифеншталевскими – генами полностью подходит под это определение, никто не сомневается; кушай кашку, будь