– А какой смысл? Внутри, вот здесь, – собеседник постучал себя кулаком в грудь, – уже давно мертво, чернота одна осталась. И холод могильный, словно вот этого снега туда накидали. Совсем тошно стало, невмоготу.

– Ты зомби, что ли?! – настороженно спросил Чужак, сделав шаг назад.

– Нет, никакой я не зомби. Просто у меня жена умерла. Село все родное полегло от этой проклятой болезни, друзья, знакомые. И в соседних, говорят, дела не лучше обстоят.

– Не лучше, – кивнул грабитель. – Дохлые все там.

– Голод повсюду. Сам я тоже болею. Сколько мне теперь осталось? Дня четыре? Неделя? Так чего тянуть и страдать? Убей да забирай все, что хочешь, и сапоги, и одежду. Только чтобы быстро, не хочу мучиться. Насмотрелся на мучения, – говорящий глянул на могилу. – Теперь цена моей жизни – три копейки.

– Коль сам просишь, то мне не в тягость, – хищно ухмыльнулся Чужак. – Это делать я умею. Да и люблю, честно признаться. Ножичком чик! – и жмурик. Чик! – и жмурик.

И двинулся на Человека.

На ветке тревожно каркнул ворон, следом еще один. Вскоре все деревья в округе зашевелились и наполнились колючим клекотом.

– Чего это они? – оглянулся Чужак, перекидывая нож в другую руку. – Загалдели? Чувствуют, небось, ужин скорый, а?

– Бей уже, не тяни, – вздохнул Человек, покорно склонив голову.

– Не торопи, паскуда! Скидай пока клифт свой, чтобы кровью не испачкать. Не люблю в грязном ходить, да и заразиться не хочется. Я не бацильный. – И прикрикнул на птиц: – А ну заткнитесь, воронье!

Человек послушно скинул фуфайку, швырнул тому под ноги.

Чужак поднял одежду, повесил на сук.

– Что, не веришь, что я не больной? – пристально глянул он на собеседника. – По морде твоей вижу, что не веришь. А зря. Я давеча в город ходил, так на одних ученых нарвался. Они в лаборатории препарат изобрели, от заразы этой, и в бега подались. Хапанули таблеток – и драпать, ага! Вот я их и повстречал. Всех перерезал. А последний ихний, кого я убивал, жизнь вымаливал, плакал, как баба. Сказал, что лекарство нашел от заразы. Ага. Я тоже ему не поверил. Так он мне его отдал, лишь бы спасти шкуру свою. Что, не веришь?! Вот, гляди.

Бандит достал из внутреннего кармана спичечный коробок, тряхнул им.

– Вот они, пилюльки мои, драгоценные!

– Мне все равно уже. Делай, что задумал.

– Ладно, иди сюда, я тебе прямо в шею перо воткну. Вмиг загнешься! И не больно будет, еще спасибо скажешь!

Ворон спикировал Чужаку прямо на голову.

– Кыш! Кыш, гадость какая! – замахал он руками, сгоняя наглую птицу.

Ворон лениво вспорхнул, но на его место сели еще две птицы и больно клюнули Чужака в темя.

– У, зверье! Кыш, сказал! Кыш!

Деревья затрясло сильнее, стая разом вспорхнула с веток, взвилась над Чужаком.

– Чего это? А ну прочь! Нету у меня еды! Прочь, сказал! – всполошился грабитель, совсем позабыв о том, кого минуту назад собирался убить.

Оградив плотным кольцом Чужака, птицы начали больно его клевать.

– А ну пошли нахрен! – закричал не на шутку напуганный бандит, неуклюже махая ножом. – Ну, шобла пернатая!

Ранить ворон не получалось – они ловко уворачивались, попутно успевая ущипнуть его то за палец, то за щеку или ухо. Человека, стоящего рядом, не трогали.

Вожак стаи поднялся под самое небо, завис там на короткое мгновение, дал боевой клич, сложил крылья и полетел вниз. Его до каменной гладкости облитое встречным морозным воздухом тело превратилось в иглу.

Испуганный приближающимся свистом, Чужак задрал голову и сразу же ойкнул, неуклюже замахав руками.

Клюв ворона с чавкающим звуком вонзился в глазницу бандита, пробивая податливую плоть. Глаз глухо лопнул, а голова птицы глубоко погрузилась внутрь черепной коробки, пробивая крепким, словно камень, клювом тонкую перегородку кости и проникая до самого мозга. Ворон забил крыльями, хлеща ими по щекам Чужака и помогая себе выбраться наружу. Из раны брызнула кровь, горячая, свежая.

Остальные сородичи в гробовом молчании смотрели на эту внезапную охоту, иногда лишь одобрительно кивая своему вожаку. Он выполнил обещание – достал еду, и скоро ожидается знатный пир. Не в силах сдержаться, птицы вновь загалдели, раскачивая воздетые, словно в мольбе к небесам, ветви деревьев. Потом и вовсе взвились в воздухе, начали кружить идеально ровным кольцом над добычей. Скоро, скоро, совсем скоро.

Бандит захрипел, стал заваливаться на землю, нож выпал из мозолистой ладони. Судорога прошила тело, Чужак издал протяжный сиплый стон и плюхнулся лицом прямо в белый снег, марая его красным.

Услышав клич вожака, стая расселась обратно по своим местам. Охота была окончена.

Прикончивший бандита ворон взгромоздился тому на голову и немигающим взглядом черных бусин посмотрел на Человека.

– Зачем ты убил его? – спросил тот, глядя на птицу. И, припадая у могилы на колени, прошептал не своим голосом: – Он бы все упростил. Потому что я не могу… сам себя не могу…

Ворон дернул головой, стряхивая рубиновые капельки крови. Глянул на спичечный коробок, лежащий возле тела.

– Как же теперь я? – растерянно спросил Человек у птицы. – Когда же мне ждать облегчения страданий? Я не выдержу ни дня больше! Когда?

И словно ответом на его вопрос ворон зычно каркнул.

– Никогда? – ошарашенно переспросил Человек. И, опустив голову и плечи, мелко затрясся. Прошептал: – Да, верно. Никогда. Вечны страдания людские.

Ворон вновь каркнул, но тот, словно поняв, о чем сказала птица, лишь отмахнулся.

– Что мне теперь с этих пилюль? Только тяготы свои земные продлить? – Глянул на могилу. – Вот бы день назад кто мне их показал, так я сам за них любого убил бы. А теперь? Теперь это абсолютно бесполезная для меня вещь.

Человек поднял коробок, вытряхнул содержимое на снег.

– Вот, сам склюй, чтобы не болеть. Птицы, знаю, тоже эту заразу подхватить могут, приходилось однажды видеть, как брат ваш прямо с веток замертво падает. Или вот своих птенчиков накорми. Чтоб не болели. Их спасай, а не меня! А мне теперь все равно. Пропащий я человек. Прощай.

Человек встал и побрел обратно, в мертвую деревню.

Ворон посмотрел ему вслед. Сегодня стае повезло. Не настолько, чтобы добыть двойную порцию пищи, но и одним телом можно утолить голод – второго от смерти спасла только хворь. Если бы не она, то вожак, не колеблясь, прикончил бы и его. Болезнь даровала Человеку жизнь.

Вожак издал клич, и стая, обрушившись на тело, принялась жадно трапезничать.

Вечерело. Лес превращался в сгусток резких теней. Потом наступила тьма.

Два года после Судного дня