— Доктор Минхен? У вас назначена встреча?

— Да. Мне нужно видеть его, — повторил Эллери, — и побыстрее. — Порылся в карманах и извлек серебряную монетку. — Позовите-ка его. Я очень спешу.

— Я не беру чаевых, сэр, — с явным сожалением ответил служащий. — Как доложить доктору?

Эллери поморгал глазами и опустил монетку в карман.

— Эллери Квин. Так вы не берете чаевых? Как вас зовут? Харон?

Человек выглядел озадаченным.

— Нет, сэр. Айзек Кобб, сэр. — И он указал на металлический значок на своем пиджаке.

Эллери прошел в комнату для ожидания и устроился в кресле. Комната была пуста. Он машинально наморщил переносицу. Слабый запах дезинфекционных средств щекотал чувствительную мембрану его носа. Наконечник трости нетерпеливо постукивал об пол.

Высокий, спортивного телосложения человек ворвался в комнату:

— Эллери Квин, да это ты, разрази меня гром!

Эллери стремительно поднялся; они пожали друг другу руки.

— Что тебя привело сюда? Все разнюхиваешь?

— Как обычно, Джон. Очередной случай, — пробормотал Эллери. — Честно говоря, не люблю больниц. Они наводят на меня тоску. Но мне нужна информация.

— Рад помочь. — Манера говорить у доктора была резкая; под стать ей — проницательные синие глаза и быстрая улыбка. Схватив Эллери за локоть, он повлек приятеля к двери. — Но здесь нам нельзя говорить, старик. Пойдем в кабинет. Я всегда найду время поболтать с тобой. Наверное, несколько месяцев минуло с тех пор, как мы виделись...

Они прошли несколько шагов и повернули налево, войдя в длинный, блистающий чистотой коридор с чередой закрытых дверей. Запах дезинфекции усилился.

— Ах, тени Эскулапа! — вздохнул Эллери. — Этот ужасный запах на тебя что, совсем не действует? Бьюсь об заклад, я бы задохнулся после дня, проведенного здесь.

Доктор Минхен только усмехнулся. Они прошли мимо множества дверей до конца коридора и свернули в другой.

— И ты бы привык. Уж лучше вдыхать лизол, дихлорид ртути и спиртовые пары, чем бактерии, кишащие в людском месиве... А как дела, как инспектор?

— Так себе. — Взгляд Эллери затуманился. — Дурацкий случай... у меня на руках все, кроме одной небольшой детали... И если это так, как я предполагаю...

Они вновь пересекли холл, расположенный симметрично только что оставленному. На глухой стене была одна-единственная дверь, на которой значилось: «Галерея амфитеатра». Налево была дверь, на которой висела табличка «Доктор Люциус Даннинг, старший интерн». Чуть дальше на двери — «Комната ожидания», и, наконец, третья дверь, возле которой доктор Минхен остановился с улыбкой. На двери сияла металлическая табличка: «Доктор Джон Минхен, медицинский директор».

Комната была просторной и полупустой, над всем доминировал огромный стол. Несколько стеклянных медицинских шкафчиков, сиявших металлическими инструментами, разложенными на полках, стояли вдоль стен. Четыре стула, низкий широкий книжный стеллаж, уставленный тяжелыми томами, несколько стальных картотечных ящичков довершали обстановку.

— Снимай пальто, садись и выкладывай, что тебе нужно, — сказал Минхен, бросив свое тело на крутящийся стул и заложив за голову тяжелые руки с квадратными пальцами.

— Только один вопрос, — пробормотал Эллери, бросая пальто на спинку стула и медленными шагами направляясь вдоль комнаты. Он облокотился на стол, пристально вглядываясь в лицо Минхена. — Скажи, существуют ли какие-либо условия, определяющие интервал времени, в течение которого выносится медицинский вердикт «трупное окоченение», если смерть уже наступила?

— Существуют. А отчего умер пациент?

— От огнестрельного ранения...

— Возраст?

— Около сорока пяти, полагаю.

— Патология? Я имею в виду наличие заболевания... Диабет, например?

— Об этом мне ничего не известно.

Минхен раскачивался в кресле. Эллери тоже присел, потянулся за сигаретой.

— Возьми мои, — предложил Минхен. — Слушай, что я скажу тебе, Эллери. Констатировать «трупное окоченение» — штука весьма рискованная, и обычно я предпочитаю осматривать тело лично перед вынесением такого диагноза. Я спросил насчет диабета в основном потому, что у человека старше сорока с избытком сахара в крови почти неизбежно трупное окоченение после насильственной смерти наступает уже в течение десяти минут...

— Десяти минут? Бог мой! — Эллери уставился на Минхена, и сигарета почти выпала из его тонких твердых губ. — Десять минут, — тихо повторил он про себя. — Диабет... Джон, позволь воспользоваться твоим телефоном!

— Да пожалуйста! — Минхен откинулся в кресле.

Эллери набрал номер и переговорил с двумя лицами, прежде чем соединиться с медицинской экспертизой.

— Праути? Эллери Квин... Слушай, вскрытие не показало наличие повышенного сахара в крови?.. Что? Значит, состояние хронического диабета, так? Черт побери!

Он медленно положил трубку и глубоко вздохнул. Усмехнулся. Морщины напряженного раздумья исчезли с его лица.

— Все хорошо, что плохо кончается, Джон. Ты оказал мне неоценимую услугу этим утром, Джон. Еще один звонок — и я уберусь отсюда.

Он созвонился с Главным полицейским управлением.

— Квин говорит... Отец? Это О'Рурк... Позитивно. Сломанная нога... Да. Сломана после смерти, но в течение десяти минут... Все верно! Я еду.

* * *

— Не уезжай пока, Эллери, — расчувствованно попросил Минхен. — У меня есть немного времени, а мы с тобой не виделись целую вечность.

Они оба уселись в кресла, закурили. Лицо Эллери приняло благостное, умиротворенное выражение.

— Если я тебе нужен — хоть на целый день останусь, — пошутил он. — Ты только что оказал мне неоценимую услугу: эта последняя песчинка как раз и была мне нужна. В конце концов, нужно и к себе быть чуть снисходительнее. Не изучив все тонкости медицины, я никак не мог знать, что диабет действует таким роковым образом.

— Ничего удивительного, — ответил Минхен. — По правде говоря, и я-то всего не знаю. Но именно на диабет я в первую очередь грешу, рассматривая сегодня ужасный случай — кстати, хронический диабет был диагнозом — с самым главным пациентом нашего госпиталя. Падение с верха пролета лестницы. Итог — разрыв желчного пузыря. Сейчас Дженни готовится к срочной операции.

— М-да, отвратительно. И кто же этот ваш «самый главный пациент»?

— Абби Дорн. — Лицо Минхена омрачилось. — Ей уже больше семидесяти, и, хотя она хорошо сохранилась для своего возраста, хронический диабет делает операцию весьма рискованной. Одно только компенсирующее обстоятельство облегчает дело: она в коме — а значит, анестезию можно не делать. Ее хотели госпитализировать, чтобы через месяц при благоприятных обстоятельствах сделать ей операцию по удалению ничем не грозящего хронического аппендицита. Но в данном случае Дженни не станет трогать аппендикс вовсе, чтобы не осложнить и без того рискованную ситуацию. Однако я, может быть, сгустил краски: если бы пациенткой была не миссис Дорн, Дженни счел бы случай интересным — и не больше. — Он взглянул на наручные часы. — Операция назначена на 10.45; сейчас уже почти 10.00. Не хочешь ли присутствовать при работе Дженни?