Какой-либо «золотой середины» в этих изображениях практически нет. Впрочем, это бывает почти со всеми великими — их либо любят, либо ненавидят, и строят свою «объективность», отталкиваясь от субъективного личного восприятия. Так или иначе, но исторические портреты Петра Алексеевича обычно схожи либо с Медным всадником, либо (не к ночи будь помянуто!) с шемякинским чудищем, водруженным возле Петропавловского собора. При всем уважении к гению Фальконе и портретному мастерству Мари Калло, всадник наверняка имеет лишь условное сходство с оригиналом; что до чудища, то Петр Алексеевич уж точно не обиделся бы, увидав его, и не пошел бы никого колотить палкой — хотя бы потому, что ему и в голову не пришло бы, что это он…

Историк, много лет изучавший петровскую эпоху, профессор Н. Н. Молчанов, на которого в дальнейшем придется нередко ссылаться, потому что ему принадлежит одно из самых обстоятельных, подробных и трезвых исследований этого времени, справедливо замечает:

«…все оценки и характеристики людей и событий той далекой эпохи имеют неизбежно относительный характер, предопределяемый спецификой места и времени. Поэтому самый критический подход к Петру не означает посягательства на его несомненное историческое величие. В России начала XVIII века не было более реального, активного, передового носителя прогресса, чем Петр I».[1]

С Молчановым можно, впрочем, не согласиться. Посягательств на величие сколько угодно, если учесть, что далеко не все историки умеют быть беспристрастными. А иные даже и не стараются.

Петра и его реформы либо превозносят, величают гениальными, либо осыпают проклятиями, обвиняют в разрушении подлинной России, в искоренении русских традиций, в безмерной жестокости, в бездарности (!!!) и т. д.

И у первых и у вторых примерно равные количества и убедительность доказательств. У первых чуть меньше эмоций и больше рационализма, у вторых чуть больше искренности и чуть меньше исторического прагматизма. Первых принято однозначно считать западниками (ибо западником принято считать и самого Петра, хотя сам он с такой точкой зрения едва ли согласился бы), вторые с XIX века именуются славянофилами.

Правда, стоит оговориться: с суровой критикой петровских реформ и самой личности Петра выступают и историки, которых трудно заподозрить в славянофильстве. Это представители либеральной интеллигенции, для которой историческая панорама всегда, так или иначе, заслоняется фигурами первого плана, а на первый план они ставят то и тех, что и кто им самим кажется наиболее значительным. Либералам очень нравится защищать народ, причем они это делают, любуясь собой и своей справедливостью.

Не стоит относить к ним такого значительного и бесспорно серьезного историка, каким был В. О. Ключевский — его нападки на Петра I все же далеки от огульных обвинений и скорее проистекают от неверного понимания исторической ситуации. При этом вольно или невольно во многих случаях, следуя достоверности фактов, Ключевский дает происходившему справедливую оценку, и она редко выглядит негативной.

Одним из самых яростных либералов, изучавших эпоху Петра I был человек, знакомый читателю скорее как политик, нежели, как историк. Кадет П. Н. Милюков. В конце XIX века им была издана объемная монография о хозяйстве России в эпоху петровских преобразований. В этой работе он попросту играет цифрами статистики, не утруждая себя сравнительным анализом. Он признает, что благодаря Петру «Россия возведена была в ранг европейской державы», однако при этом добавляет, что сделано это было «ценой разорения страны».[2]

Вот, кстати, интересная концепция! Европейская держава, ставшая таковой благодаря разорению… Интересно, задумывался ли автор о том, что, собственно, написал?

По утверждению Милюкова, тяготы русского крестьянина в это время возросли в три раза. Таковое заключение он делает, просто приводя цифры прежних налогообложений и введенной Петром подушной подати.

С резкой критикой Милюкова и его книги «История России», изданной в 1935 году в Париже, выступили многие историки, и, самое удивительное, наиболее грамотно опроверг утверждения кадета советский исследователь, полностью коммунистической ориентации (а других тогда не публиковали!) профессор С. Г. Струмилин. Он убедительно доказал, что Петр I добился резкого увеличения бюджетных поступлений не вследствие утроения налоговых тягот каждого отдельного плательщика, а путем перераспределения доходов, централизации их сбора и исключения «промежуточных получателей».

Анализируя причину ошибок большинства исследователей в этой области, Струмилин выявляет еще один феномен, вернее, еще одно «белое пятно» в историографии эпохи, о которой, казалось бы, уже столько сказано:

«Петровская эпоха великих преобразований в России привлекала к себе внимание очень многих русских историков. И все же экономика этой эпохи не получила и доныне достаточного освещения. Во всяком случае, ошибочных оценок и легенд в этой области было до сих пор гораздо больше, чем твердо установленных фактов и бесспорных суждений»[3].

Чуть меньше вольностей позволяют себе сторонники великого преобразователя. Правда, у них и больше возможностей доказывать свою правоту, обращаясь только к фактам. Положительных фактов, если судить о конечных результатах преобразований, несравненно больше. Но и замалчивать действительно огромную цену, цену жизней человеческих, заплаченную за эти преобразования, тоже нельзя. Нельзя недооценивать и странную противоречивость самой фигуры Петра Алексеевича, потому что она, конечно же, влияла на его дела, определяла отношения с людьми, возможно, стала причиной многих трагедий — трагедий самого самодержца и тех, кому приходилось сталкиваться с ним.

Западники, превознося государя, иногда попросту замалчивают негативные стороны его характера и его правления, в сущности, тоже принижая его этим: потому что Петр не был «медным всадником», он был человеком, и по-настоящему его величие в том, что обладая многими человеческими слабостями, он сумел одолеть работу, которую, казалось бы, могут вершить одни титаны.

Сравнивать эти две точки зрения мы не будем, ибо цель у нас другая: расследовать обстоятельства убийства, совершенного двести восемьдесят лет назад, если это было убийство. А кого убили, гения или злодея?.. Следователь, который, приступая к расследованию, задается подобным вопросом, рискует провалить дело.

Одним словом, личность пострадавшего (если мы такового имеем) придется рассматривать вне зависимости от всех тех портретов, которые написаны с него историками. Любой из таких портретов — в той или иной мере блеф. Захотелось историку, чтобы мы видели именно такого Петра, такого он нам и преподнес.