торчат лом и лопата. На голой рукояти инструмента я представляю руки господина Шнее, необычайно широкие, костлявые руки с ногтями, напоминающими часовые стекла, под краями которых во время работы скапливается грязь, которую господин Шнее тут же тщательно вычищает серебряной спицей, которую хранит в кармане жилета. Все эти камни прошли через руки господина Шнее, все они были ощупаны, перевернуты, повернуты его пальцами; могу предположить, что теперь он стоит у окна комнаты и смотрит вниз на двор, ожидая, что солнце подсушит разложенные камни. За долгие годы он вывернул из земли и исследовал множество камней, значительное количество признал непригодными и отвез на тачке в кучу за дровяным сараем, другие же, которые счел достойными исследования, оттащил в комнату и разложил по полкам, что тянутся вдоль стен.

Я у себя в комнате, отхожее место занял другой гость, которого мы, поскольку он собственноручно шьет себе одежду из старых клочков лохмотьев, назовем портным. Портной появился на ступенях лестницы кухни и подошел к нужнику, в тапочках, осторожно огибая лужи на кончиках пальцев ног, глубоко опустив голову, с трубкой во рту. Я покашлял и он вздрогнул. Как всегда, когда он неожиданно натыкался на прочих постояльцев, он впал в состояние совершенной растерянности; трубка вывалилась изо рта, и пока он нагибался и копался в грязи, с носа у него упали и стекла очков, скрепленные тонкой проволокой. Его руки шарили в желтоватой глинистой воде лужи; я пришел на помощь, протянул ему очки и трубку, некоторое время он пытался вставить в рот вместо трубки очки, а трубку водрузить на нос, пока предметы, наконец, не оказались на положенных им местах; капли размокшей глины стекали по лицу портного. Он хотел было повернуться и поспешить назад, но не двинулся с места, руки его, словно сами собой, поднимались и опускались, иногда наталкиваясь друг на друга; так он и стоял, когда я оставил его и удалился в направлении лестницы кухни. Подняв глаза на дом, я заметил, как и предполагал, господина Шнее в окне; широкое бледное лицо у самого стекла, приплюснутым носом, толстыми, выпяченными, чмокающими губами и бесцветными глазами навыкате напоминающее рыбье. Проходя мимо открытого окна у самой земли, мне удалось коротко заглянуть в комнату семьи, я рассмотрел отца, мать, младенца и сына, в следующем расположении относительно друг друга: мать сидела на краю кровати в глубине комнаты, наполовину погруженная в темноту, с младенцем у обнаженной груди; отец стоял у стола посреди комнаты, сжав кулаки и опустив руки на тарелку перед собой; свет окна падал прямо на него и позволял видеть выставленное вперед лицо с широко открытым ртом; напротив отца, не за столом, а на коленях, стоял сын, прижав подбородок к краю стола, подняв плечи до самых ушей, уставившись в рот отцу. Я дошел до лестницы и вот какой путь я проделал до своей комнаты: я отворил дверь кухни и закрыл ее за собой, прошел по истоптанному, покрытому серым линолеумом полу кухни, сырому от воды, на котором на локтях и коленях стояла хозяйка с половой тряпкой в руке и молча смотрела на меня, пока я пересекал кухню, а ее тонкое, промокшее на рукавах и пояснице платье туго обтягивало грузные изгибы тела. Моей следующей целью был порог двери сеней, и я приближался к нему, пока предметы кухни скользили мимо, справа очаг с громоздившимся над ним беленым дымоходом, на огне булькал горшок, полный картофеля, другой — брюквы, у очага на стене — раковина, заваленная тарелками и стаканами, и стол около окна, посыпанный мукой, кусок раскатанного теста на доске и еще пара больших комков, деревянная скалка, миска с сахаром и ложка, а по длинным сторонам стола — темные узкие мореные скамьи; слева огромный шкаф с посудой с запертыми дверцами и ящиками, рядом часы из бурого дерева, под стеклом, перед гирями в форме еловых шишек медленно ходил из стороны в сторону маятник. Достигнув порога, я выбрал следующей целью узкую и круто поднимающуюся из сеней прямо передо мной лестницу; слабый свет проникал сверху, и это голубоватое мерцание, дополненное тусклыми бликами из кухни, в достаточной степени освещало помещение. Я провел рукой по краю швейной машинки, на металлических шпульках и зажимах которой сияли серебристые отражения, обогнул круглый стол, в выдвинутом ящике которого скорее угадал, чем разглядел кнопки, люверсы, иголки и мотки ниток, и задел плечом висящий над столом шелковый абажур, он закачался, тихо зашелестела бахрома. Затем я прошел мимо кресла господина Шнее, моя рука скользнула по деревянному подлокотнику и высокой прямой спинке с круглыми шляпками гвоздей кожаной обивки; спинка к спинке с этим креслом стояло кресло капитана на трех ножках, а вместо четвертой подложено несколько кирпичей; и сиденье, и спинка разодраны, сквозь дыры были видны веревочная оплетка и спиральные пружины; над спинкой, украшенной деревянной пуговицей (об остальных, недостающих пуговицах свидетельствуют зияющие отверстия) висела пара ремней и портупея с ножнами от сабли. Рядом с пустой ширмой и пустыми крючками для одежды в полумраке можно было распознать входную дверь дома, но взгляд мой на ней не задержался, я добрался до лестницы. Я положил руки на перила и поднимался ступенька за ступенькой по красной, удерживаемой латунными штангами ковровой дорожке; руки и ноги, под которыми скрипели ступени, влекли меня все выше; я увидел над собой порог коридора первого этажа. Я достиг коридора, в последний раз подтянувшись на руках, держась пальцами за верхний пролет перил. Прежде чем я смог бы карабкаться дальше, по ступенькам на чердак, мне предстояло пересечь коридор и измерить его шагами. По сторонам коридора теснились двери комнат батрака, хозяйки, капитана, доктора, господина Шнее и портного, бурые двери с латунными ручками и замочными скважинами, а наверху, в проеме над лестницей, виднелся оконный люк с голубоватым стеклом. Узкий палас тянулся от лестницы через весь коридор, черные канты были похожи на рельсы, и проходя по нему, мне казалось, будто я еду в вагонетке до самой лестницы на чердак. Здесь я снова протянул руки к перилам передо мной и двинулся вверх к предпоследней цели, краю отверстия на чердак. Достигнув верха лестничного пролета я увидел перед собой последнюю цель, дверь в мою комнату, и направился к этой двери, под балками крыши, мимо высоких четырехугольных деревянных столбов, подпиравших кровлю, мимо ящиков, коробов и сундуков, стоявших между балками, мимо трубы дымохода, пока не протянул пальцы к ручке двери, но этот момент уже далеко позади, момент, когда