Посохи (жезлы и т. д.) божественного происхождения, которые служат оружием для обеспечения победы, распространены в восточносредиземноморских мифах и сказаниях, но гомеровский эпос сталкивает нас с божественным орудием, близко сходным с Жезлом Божьим в Исходе, 17. Илиада, 15: 318–322 повествует нам, что Аполлон Феб определил ход битвы тем, что держал эгиду (щит). Схожим образом, Одиссея, 22: 297–309 рассказывает, что «наклонила над их головами эгиду Паллада страшную людям», таким образом обеспечив победу Одиссея над женихами — «начали бегать они, ошалев как коровы, когда их вешней порою (в то время, как дни прибывать начинают) густо осыплют на пажити слепней сердитые», которые были перебиты — «был разбрызган их мозг, был дымящейся кровью их залит пол». В этих пассажах греческие эгиды функционально являются эквивалентом Жезла Божьего из Библии. Эту параллель нет необходимости рассматривать с точки зрения заимствования друг у друга. Более похоже на то, что и те и другие являлись обладателями общечеловеческого наследия, включавшего в себя и эту отличительную особенность (священные предметы и поклонение им были присущи религиозным верованиям с древнейших времен. — Ред.).

Илиада, 1: 312–317 рассказывает о ритуале, которым люди очищали себя, бросая все нечистое в море:

Быстро они, устремяся, по влажным путям полетели.

Тою порою Атрид повелел очищаться ахейцам:

Все очищались они и нечистое в море метали.

После, избрав совершенные Фебу царю гекатомбы,

Коз и тельцов сожигали у брега бесплодного моря;

Туков воня до небес восходила с клубящимся дымом[5].

Смывая грязь в море, люди хотели избавиться от грехов и очиститься. «Бросить в глубины моря все свои грехи» относится к тому же самому ритуалу в Михее (7: 18–20): «Кто Бог, как Ты, прощающий беззаконие и не вменяющий преступления остатку наследия Твоего? Не вечно гневается Он, потому что любит миловать. Он опять умилосердится над нами, изгладит беззакония наши. Ты ввергнешь в пучину морскую все грехи наши. Ты явишь верность Иакову, милость Аврааму, которую с клятвою обещал отцам нашим от дней первых». Традиционный иудаизм все еще сохраняет, в связи с этим пассажем, обычай очищения на Новый год бросанием в воду крошек, которые, как считается, нагружены грехами данного человека. Гомеровский пассаж также представляет интерес из-за того, что море в нем именуется «водными путями» (в стихотворном переводе, приведенном выше, — «влажными путями»). Греки рассматривали Средиземное море не как преграду, а как сеть путей, соединяющих людей, живущих на его берегах. Это известно каждому студенту, изучающему Грецию. Но не так широко известно то, что иудеи выражались сходным образом в таких отрывках, как Псалом, 8: 9 («Птиц небесных и рыб морских, все преходящее морскими стезями»). Морские трассы соединяли народы Восточного Средиземноморья (включая евреев и греков), таким образом многое делая для взаимного культурного обмена[6]. Но в этой главе рассматривается более специфический аспект параллели. Это религиозный аспект, поскольку, как мы заметим позже, «гильдии» священнослужителей были в высокой степени мобильны, что приводило к тому, что методы отправления культов пересекали этнические границы.

Некоторые параллели возникли благодаря многим общим институтам, существовавшим в обществе, в частности в Восточном Средиземноморье, — они легли в основу как еврейского, так и греческого права. Убийство человека требовало кровной мести. Соответственно, преступник, чтобы спастись от мстителя, был принужден бежать, отрываясь от своей земли и народа, отдаваясь на милость чужеземцев далеко от дома. Особенно патетическими были случаи, когда человек после убийства родича был вынужден бежать от мстителя из своей собственной семьи. Ситуация описывается с точки зрения матери (обратившейся к царю Давиду) во 2-й книге Цар.,) (14: 5–7): «…я вдова, муж мой умер; и у рабы твоей было два сына; которые поссорились в поле, и некому было разнять их, и поразил один другого и умертвил его. И вот, восстало все родство на рабу твою, и говорят: „отдай убийцу брата своего; мы убьем его за душу брата его, которую он погубил, и истребим даже наследника“. И так они погасят остальную искру мою, чтобы не оставить мужу моему имени и потомства на лице земли». Эта трагичная ситуация располагает к сочувственному отношению. В Илиаде, 16: 571–574 говорится, что «…вождь Эпи-гей благородный. Некогда властвовал он в многолюдном Будеоне-городе; Но, знаменитого сродника жизни лишивши убийством, странник прибегнул к покрову Пелея царя и Фетиды». Заметьте, что еще один убийца встречает доброжелательное к себе обращение в Одиссее (15: 271–278):

Феоклимен богоравный ответствовал внуку Лаэрта:

«Странствую также и я — знаменитый был мною в отчизне

Муж умерщвлен; в многоконном Аргосе он много оставил

Сродников ближних и братьев, могучих в народе ахейском;

Гибель и мстящую Керу от них опасаяся встретить,

Я убежал; меж людей бесприютно скитаться удел мой.

Ты ж, умоляю богами, скитальца прими на корабль свой,

Иначе будет мне смерть: я преследуем сильно их злобой».

Точно так же Пелей и Фетида были сострадательны к Эпигею, а Телемах дает убежище Феоклимену. И вот на этом фоне мы должны понимать тяжелое положение Каина, убившего своего брата Авеля.

Когда Каин говорит: «и буду изгнанником и скитальцем на земле; и всякий, кто встретится со мной, убьет меня» (Быт., 4: 14), древние евреи скорее испытывали к Каину чувство сострадания, чем задумывались о чудовищности совершенного им преступления. В самом деле, Каин представляется объектом защиты со стороны Господа: «И сказал ему Господь: за то всякому, кто убьет Каина, отомстится всемеро. И сделал Господь Каину знамение, чтобы никто, встретившись с ним, не убил его» (Быт., 4: 15). Эта параллель иллюстрирует, как мы должны быть готовы пересмотреть свой подход к знакомым текстам. Хотя преступление и было чудовищным, Каин изображен не как злодей, а как трагическая личность. Мы привыкли думать о нем с отвращением; но текст Бытия нацелен скорее на то, чтобы вызвать у нас сочувствие к человеку, искупившему свое преступление утратой дома и страхом: судьба, которая хуже смерти.

Теперь можно обратиться к типу параллели еще более специфичного характера. Гомеровская эпическая поэма часто представляет военную организацию греков-ахейцев. Каждый отряд находится под руководством триады военачальников. Об этом говорится в отрывках из Илиады, 2: 563–7 и Одиссеи, 14: 470–471. В Илиаде (12: 83–104) рассказывается о пяти триадах военачальников, командовавших пятью отрядами в троянском альянсе (см. также: Илиада, 2: 819–823). «Все за божественным Гектором спрянули быстро на землю. Каждый тогда своему