– Нет. Это не то место, где я смогу найти того, кто мне нужен. Здесь одна молодежь. Неопытная, не умеющая чувствовать, двигаться. Словно стадо слонов пришло на дискотеку, – взгляд старика снова зацепился за девушку в топе. – Но ты великолепна, милая, – прошептал он, заметив, как подрагивают ее губы, а на лице застыла маска не иначе как сладострастия. – Я вижу твою внутреннюю красоту, но… но ты не он. Прости.

Тихий вздох вырвался из груди старика, когда он отпустил взглядом девушку, развернулся и, стараясь не зацепить никого плечами, направился к выходу.

Старик плотнее закутался в пальто, опустил плечи и зашагал по дороге прочь от ночного клуба, провожаемый разноцветными огнями прожекторов. С Маркермера[1]налетел ветер, дернул за короткие седые волосы, но старик не обратил на него внимания. Упали первые капли дождя, но и они, казалось, остались незамеченными. Старик двигался по улочке, погруженный в свои мысли. Изредка его одинокую фигуру объезжал какой-нибудь велосипедист, спешивший куда-то в ночи.

– Все же это была плохая идея, Мерел ван дер Хост, – бормотал старик себе под нос, ступая по каменной мостовой. – Современная молодежь далека от каких-либо чувств. Собственный внутренний мир ее интересует намного меньше, чем то, что ей может предложить мир внешний: деньги, развлечения, комфорт. Что уж говорить о внутреннем мире другого человека. Разве может он быть интересен человеку, если ему безынтересен его собственный мир. Современного человека больше интересуют кофе-шопы, наркотики, грибы, проституция… – старик замер в свете дорожного фонаря, ощутив смущение. – Прости меня, Мерел ван дер Хост. Прости, любовь всей моей жизни. Порой я забываю, что у женщины, торгующей своим телом, может быть прекрасный внутренний мир. Кому как не тебе это знать, моя любимая ночная бабочка. Кому как не тебе и… и не мне, – старик улыбнулся, огляделся и зашагал дальше.

В вышине зарокотало. Белая как вата молния полоснула темное небо и растворилась, будто и не было ее. Дождевые капли застучали сильнее по мостовой. В воздухе запахло сыростью.

– Но вспомни себя, Йорис. Разве тебя интересовало другое? Нет, нет и еще раз нет. Пока не встретил тебя, Мерел ван дер Хост. Ты помогла мне измениться, помогла изменить мою жизнь. Но ты это и сама знаешь… – старик провел рукой по голове, взглянул на мокрую руку и сунул в карман пальто. – Вымокну прежде, чем дойду до дома. Но что поделаешь, не надо было забывать зонтик. В таком «мокром» городе, как Амстердам, это непростительная оплошность.

Старик засеменил по дороге. Голова поникла еще ниже. Взгляд что-то высматривал под ногами.

– Ты не родился с Искусством, Йорис. Годы шел к нему. Вспомни свои сомнения. Вспомни свои размышления. Не сразу понял, что и как. Был таким же, как и другие. Благо у тебя появилась Мерел. Ах, моя любимая Мерел ван дер Хост. Знала бы ты, как мне тебя не хватает! Эх… Перестань, – тут же одернул себя старик. – Судьба на то и судьба, что никогда не знаешь наперед, какой поворот окажется для тебя последним. Мерел уже не вернешь, поэтому перестань горевать. Лучше подумай, где тебе найти преемника. Ведь ты же не хочешь, чтобы Мерел смотрела на тебя с небес с осуждением в глазах, – старик запрокинул голову, подставляя лицо каплям дождя, улыбнулся черному небу и вновь вернул взгляд под ноги. – Будь та девушка парнем, – вспомнил он чудесную незнакомку в клубе, – сегодня тебе не пришлось бы мокнуть под дождем. Ничего. Ничего. Быть может, мне все же повезет когда-нибудь, и я встречу молодого человека, для которого Искусство станет новой жизнью, как для меня некогда… Эх, Мерел ван дер Хост, как мне все же тебя не хватает. Как мне не хватает того удивительного мира, в который ты позволяла мне окунаться, как в целительную купель… Уймись, Йорис. Прошлого не вернешь, а нового не начнешь. Слишком сильно тебя держит память о Мерел, да и стар ты уже стал, чтобы думать о женщинах. Смирение – есть лучшая добродетель для старца.

Косые струи дождя застучали старику по спине с упрямством осла, не желающего везти тяжелую повозку. Холодная вода проникла старику за шиворот, заставила дрожь пробежаться по его немощному телу.

– Нет, Йорис. Это не дело. Ты же не растение, которому вода – божья благодать. Надо бы где-то переждать непогоду, – старик схватил себя за воротник, прижимая его к шее и тем самым препятствуя попаданию воды за шиворот, и засеменил по мостовой.

Слева потянулись красные окна с живыми игрушками за стеклом, ночными бабочками, выглядывавшими клиентов. Кому-кому, а им стоило бы расстроиться из-за погоды, разогнавшей потенциальных клиентов по кофе-шопам. Улица была пуста. И лишь одинокая фигура старика, идущего быстрым шагом по дороге в столь поздний час, могла привлечь их внимание, пробудить удивление, но будила лишь легкое любопытство. Безмолвные лица поворачивались к старику, в подкрашенных глазах на долю секунды вспыхивал огонек надежды, но тут же гас, взгляд устремлялся дальше по мокрой мостовой в поисках более интересного клиента.

Справа мигнула неоновая вывеска. Дождевая стена перед глазами не утаила от старика надписи на вывеске: «Голубая кровь». Старик не медлил, завернул в сторону, спасаясь от надоедливых дождевых капель, и скрылся в полумраке заведения.

Уже внутри старик понял, что оказался в ночном клубе. Приглушенный свет в помещении расслаблял, заставлял забыть о непогоде на улице. Негромко играла музыка, совсем не тот скоростной дурдом, что он слышал не более как час назад. Спокойная, с легкой примесью романтики, она жила в воздухе, ласкала слух, успокаивала сердце.

Старик снял мокрое пальто и отдал в гардероб, прошел внутрь заведения и очутился в небольшом зале с танцевальной площадкой и маленькой сценой. На короткий миг он задержался у входа, заметив, как на него устремились взгляды присутствующих. Поразительно, но ни одной женщины среди посетителей клуба старик не заметил. Мужчины и только мужчины. Они сидели у барной стойки и разговаривали с барменом, танцевали, взявшись за руки на танцевальной площадке, или сидели на маленьких диванчиках в полумраке помещения, потягивая коктейли и поглаживая ладони друг другу. Старик не удивился, осознав, что оказался в гей-клубе. Не все ли равно, где прятаться от дождя. Здесь было тепло и уютно. Немного необычно для истинного гетеросексуала, но вполне приемлемо для жителя Амстердама, города свободной любви.

Старик прошел к барной стойке, заказал стакан яблочного сока и устроился на стуле за маленьким столиком недалеко от сцены. Заметил несколько заинтересованных взглядов, обращенных в его сторону, но не обратил на них внимания. Внутренний мир мужчины его всегда интересовал мало в отличие от внутреннего мира женщины.

Пока пил сок, блуждал взглядом по помещению. Светильники на стенах, небольшие картины. Недалеко от сцены шест на помосте. Несколько геев перебрались с диванов и стульев на танцпол и теперь виляли бедрами друг напротив друга. Еще одна парочка танцевала в обнимку, не заботясь о том, что их медленный танец не соответствует ритму играющей музыки.

Старик вытер губы салфеткой и отодвинул пустой стакан в сторону. Устремил взгляд к выходу, словно интересуясь, закончился ли дождь. Взгляд уперся в закрытую дверь, ведущую на улицу. Но тут дверь распахнулась, и в помещение вошли двое мужчин в мокрых куртках. Старик отвернулся, подумывая, не взять ли себе еще стакан сока. Иногда он любил выпить и что-то покрепче яблочного сока: пиво или даже ром – любил кубинский, но чаще пил женевер[2].