– Бабушка, у вас все хорошо? Может, помочь? – Я слышу свой голос там, рядом с ней. Присматриваюсь… я рядом стою. По спине озноб, в голове непонимание. Но глаз не отрываю.

– Да, доченька, помочь. Старая я, не вижу совсем. Деньги посчитать не могу, не знаю, сколько осталось. Хватит ли хоть каких-то продуктов купить… Второй день не ем, даже хлеб дома закончился.

Возле горла появилось странное давление, которое стало подниматься выше, и я почувствовала, как вся влага организма стремительно движется к глазам. Я взяла бабку под руку, и мы двинулись насыпать в прихваченную тележку продукты. Сначала она охала и ахала, что денег не хватит, но я крепко обняла ее и сказала, что все будет хорошо. Она смотрела на меня плохо видящими глазами, как ребенок, а по щекам текли слезы, бесшумно так, без эмоций, из самой души. Душа громко не плачет…

Мы заполнили три огромных пакета всем, чем можно, и двинулись к кассе. Бабулька расслабилась, разговорилась, жизнь свою поведала. Дед помер, дети за границу уехали. Любят, помнят, но рядом быть не могут. Вот и коротает свой век сама. Раньше легче было, сейчас совсем сдала…

Я довезла ее к дому, подняла продукты, сложила их в холодильник. Прощались мы уже лучшими подругами. Прощалась я с ней до завтра. Завтра у нее меня ждал ужин с шарлоткой и имбирный чаем…

– Еще показать? – он потрепал опять меня за руку, возвращая к действительности.

– Да, – все, что смогла я выдавить.

– Тогда смотри туда.

Его палец указал в сторону моста, тянущегося над рекой. Я присмотрелась, кроме машин, ничего не было видно. Но вот, кажется, моя машина. Да, моя. Я за рулем, музыка. Машины едут в три полосы, скорость одинаковая. Я справа, не спеша. Вдруг из темноты вылетает собака. Большая, испуганная, потерявшаяся. Мечется между колес, хозяина ищет, не успевает. Визг тормозов, жуткий вой.

Я по тормозам. Вылетаю, на колени, асфальт грязный… Живая… Стонет. В глазах боль адская и мольба застыли. Слезы собачьи в шерсти теряются, по спине кровь течет.

…Две операции, месяц ухода. Повязки меняю, уколы колю. Кормлю с рук, в туалет на руках ношу, большая, тяжело, а делать нечего, жалко. Спим вместе в обнимку. А она прижимается, смотрит, сказать не может, но в глазах такая щемящая благодарность… Выдержать взгляд сложно, слезы подкатывают.

– А глянь еще сюда, – он практически силой повернул меня, ткнув пальцем в здание вокзала.

…Парень. Спортивный, симпатичный, сумка через плечо, чемодан рядом. Улыбается растеряно, осматривается. Видно – приезжий. Что-то у прохожих спрашивает, они машут отрицательно головой, руками разводят. Прислушиваюсь, по-английски говорит. Два гопника остановились рядом. Хороша жертва иностранная. Подошли, объяснять что-то на пальцах начали, к темной арке подталкивают. Жалко иностранца стало, подошла, улыбнулась, под руку взяла…

– Ребят, все хорошо, спасибо, – внутри страх, но виду не подаю, смотрю в упор, улыбаюсь. Взглядом холодным окинули, деваться некуда, новую жертву искать надо. А когда наивному иностранцу объяснила, какая помощь ждала его, благодарить начал. Помогла гостиницу снять, на такси посадила, телефонами обменялись, созваниваемся…

– Еще показывать или хватит? Если что, у меня много в запасе интересного, – скрестив руки на груди, он пристально смотрел на меня.

– Что это? – Я перевела на него взгляд, наполненный ужасом.

– Это? Да ничего особенного. Всего-навсего фрагменты твоей жизни. Ну, которая могла быть.

Эта старушка, за синими шторами, так и не дождалась бы помощи. Не потому, что злые, потому, что некогда. Дела у людей, заняты все своими проблемами. Бегут, спешат, вокруг ничего не замечают. А ей мужества попросить не хватило. Стыдно. Всю жизнь сама на себя рассчитывала. В итоге от голода у нее обморок случился, и, падая, она ударилась головой об полку. Сама понимаешь, взрослая уже. Не хепиэнд в итоге получился…

А эта псина, как ты ее назвала, Конфета? Так вот, эта Конфета склеила бы ласты там… на мосту. Сбитых собак редко спасают. Хлопотливое это дело, не человек же. В тюрьму не посадят. Подумаешь, одной больше, одной меньше. Тем более ночь, мост, поток машин. Ей просто повезло, что ехала мимо такая дура, как ты, и остановилась. Но хочу уточнить, остановилась бы! Ты же собралась вниз, с крыши, так, что собаке явно не повезет, как и старушке…

А красавчик этот – из Лондона. Муж твой будущий. Чисто теоретически. Ведь парнишки, когда кошелек забирать будут, со злости, что не отдает, ножом легкое проткнут, помрет парень…

Я стояла, как завороженная, не в силах оторвать от него взгляд.

– Ну что ты смотришь? Время за полночь. Давай прыгай, и я пошел. Устал с тобой возиться.

– Я не хочу.

– Как не хочешь? – Он удивленно посмотрел на меня. – Совсем недавно ты стояла на пятом этаже в окне и уже заносила ногу для прыжка. Тут тринадцатый. Тут надежней и красивей. Прыгай!

– Не буду.

– Странно. Ну не хочешь, как хочешь. Тогда я пошел. Пока.

– Кто ты? – Я задержала его за плечо.

– Я? – Он обернулся, и угол рта растянулся в еле заметной улыбке. – Да так, никто. Мимо проходил, – сказал он и пошел.

Я не шевелясь, всматривалась в темноту, которая скрывала его все больше и больше. Он подошел к чердачной двери и открыл ее. Яркий свет парадной осветил его силуэт. За спиной у него было два небольших белых крыла, таких же модных, как и кеды, которые я не заметила раньше…

P. S. – Бабушка, у вас все хорошо? Может, помочь?

– Да, доченька, помочь. Старая я, не вижу совсем. Деньги посчитать не могу, не знаю, сколько осталось. Хватит ли хоть каких-то продуктов купить… Второй день не ем, даже хлеб дома закончился.

Никому не нужный ваня

– Тетя, давайте я вам что-то помогу?

Я обернулась и увидела рядом стоящего пацана. Не мальчика, не ребенка. Именно пацана, от роду лет шести, максимум семи.

Грязная затертая телогрейка на несколько размеров больше маленького щуплого тельца, такие я видела только в фильмах о войне, именно синего цвета, стеганные вдоль. Где можно было найти сейчас подобную, ума приложить не могла. На ногах ботинки, когда-то черные, сейчас пыльно-серые, со стоптанными задниками и сбитыми носками. Явно с чужой ноги. Разница в три размера, не меньше. Под задранной или оборванной, сразу не успела разглядеть, штаниной, шнурки перекинуты через лодыжку, чтоб не спадали ботинки. Грязные маленькие руки, теребящие то ли от волнения, то ли от энергии, его переполнявшей, пуговицы на ватнике. Такое же, как и одежда, грязное лицо с размазанной на нем серой пылью. Сквозь серый оттенок кожи ярким пятном светятся синие, по-детски наивные, но с волчьей опаской глаза. Весь этот образ дополняла выступающая на передний план худоба, которую было хорошо видно даже через ватник.

Я безбожно опаздывала на встречу, и первым желанием было отмахнуться, сунуть денег и побежать дальше, но я остановилась и зависла. Глядя на это маленькое щуплое создание с волчьим взглядом, не достигающим своей макушкой мне даже пояса, я не могла двинуться дальше. Пауза затянулась. Он стоял, терпеливо дожидаясь ответа, с вызовом глядя мне в глаза снизу вверх. Чувство жалости подперло диафрагму, перекрыв доступ кислорода. Пытаясь понять, что именно происходит в моем организме, и догадываясь, с какого места у меня потечет влага, я внимательно продолжала рассматривать этого волчонка. Я часто видела беспризорников и всегда давала им деньги, но этот был другой, не такой, как все. Наконец выдохнув, я нарушила тишину: