Ребята засмеялись, но не зло. Дима понял, что ему уготована роль мишени для шуток. В любой компании такой человек просто необходим, он сплачивает коллектив. Других претендентов на эту роль нет. Сашка с Лерой не годятся, к тому же их двое, они в связке идут. Петр – главный, это непререкаемо. Остается он, Дима… Хотя вот еще одна девушка стоит, улыбается. Кто такая?

– А это Мария, – словно услышав вопрос, продолжил Петр. – Мы вместе учились еще в магистратуре, потом в аспирантуру поступили… Она, кажется, по социологии пошла. Ну это неинтересно. Короче, она хороший человек и верный боевой товарищ.

Маша покраснела от удовольствия.

– А верный товарищ – это как? Просто товарищ? – подчеркнуто невинно спросила Лера.

– А тебе не все равно? – буркнул Сашка. – Что-то ты сегодня жжешь не по-детски.

Но Петр не смутился и спокойно ответил:

– Лера, тебя интересует, нет ли между нами высоких отношений? Типа как у вас с Сашей? Отвечаю, чтобы утолить твое любопытство: нет. Мы просто товарищи. Ты удовлетворена?

Маша снова покраснела, но уже не от удовольствия. И, чтобы скрыть замешательство, она нагнулась завязать шнурок. Правда, его пришлось сначала развязать.

Предательская капля все-таки выкатилась из глаз и капнула на пол, украсив его темным пятнышком. Ничего нового она не узнала, но услышать это оказалось больно и как-то несправедливо. Ей казалось, у нее еще есть шанс: впереди Брюссель, магия пива и резных ратушей, европейских трамваев и бельгийских вафель. А тут выходит, что шанса нет, приговор окончательный и обжалованию не подлежит. Просто товарищ… Маша ниже нагнула голову и заметила, что к ее кроссовкам придвинулись чьи-то рыжие мокасины. Мокасины были повернуты к ней пятками.

Она повела взглядом вверх, скользнув по джинсам и невыразительной футболке, и увидела спину этого новенького. Как его зовут? Дима, кажется. Как же он удачно встал, прямо перед ней, загородив ото всех. Постой, пожалуйста, сейчас высохнут пятнышки на полу, сейчас, сейчас… Только пару минут надо. Просто товарищи – это же не чужие люди. Все может измениться в любой момент, и никто не может запретить ей верить в лучшее.

Надежда высушила слезы, и она выпрямилась, забыв завязать шнурок. Дима с непроницаемым лицом отошел к своему рюкзаку.

* * *

Но дни шли за днями, а никаких подвижек на любовном фронте не наблюдалось. Брюссель оказался тихим и дождливым городком, где все туристы играют в одну и ту же игру – разыскивают писающего мальчика, который забился в самый неприметный переулок Брюсселя для своего мелкого хулиганства. Весь исторический центр, заполненный магнитиками, сувенирными тарелочками и брелоками, казалось, присягнул на верность этому пухлому купидону, публично справляющему нужду.

Лера с огромной радостью купила в сувенирной лавочке штопор. Открывать бутылки предлагалось тем самым местом, которым мальчик писал. Лера так громко засмеялась, увидев этот разгул фантазии, что продавец дал ей хорошую скидку. Сашке сувенир не понравился, и он как-то даже оскорбился выбором Леры. Предложил ей поменять штопор на брелок, но Лера категорически отказалась. Продавец, сострадательно посмотрев на Сашу, снова уступил в цене.

В таких мелких туристических радостях проходили их дни. Ничего не происходило и, казалось, уже не произойдет. Петру не хватало сил и времени сосредоточится на Маше, он постоянно отвлекался на достопримечательности. Но Маша терпеливо ждала. И дождалась.

Ветер, пропитанный запахом вафель, однажды подхватил Петра и понес навстречу Маше. Неожиданно для нее, а может, и для себя самого он пригласил ее покататься на велосипедах. Велосипед не свадебный лимузин – просто товарищеская прогулка. Но Маша так не думала. Она сказала себе: «Лед тронулся», – и с бьющимся сердцем согласилась.

Велик попался дурацкий, крутить педали было неудобно и тяжело. К тому же он неприлично поскрипывал, словно намекая на тяжесть седока.

Но Машу все равно переполняло счастье. Вокруг раскинулся иноземный город, ходили заграничные люди, в воздухе витали незнакомые ароматы. Окружающее напоминало декорацию к ее мечте. Петр ехал совсем рядом, и ветер смешно разбирал его волосы на прямой пробор. Маша переживала, что с ней ветер проделывает ту же штуку, а ей это категорически не идет, поэтому она часто трясла головой, смешивая волосы в романтическую неразбериху. Получалось смешно и задорно, Петр улыбался снисходительно и с явной симпатией.

В воздухе растворилось тепло и радостная праздность. Вечер вступал в свои права, нашептывая свои нескромные советы. И Петр внял им.

В укромном месте он остановил велик и предложил размять ноги. Маша согласилась, надеясь на большее. И не ошиблась. Петр приблизился, чтобы поправить ее спутавшиеся волосы, и плавно, как будто лениво, приблизил губы, посмотрел в глаза, словно хотел удостовериться в чем-то, и поцеловал долго и тягуче.

Брюссель поплыл перед глазами, радость парализовала Машу. Ее руки остались висеть вдоль тела как плети. Обнять она не смела, слишком неправдоподобно было то, что случилось с ней. Звезда по имени Петр наконец-то приблизился к ее скромной планете, отчего та сошла с орбиты и кувыркнулась в небесном пространстве. Это было событие вселенского масштаба.

Петр оценил урон, нанесенный ее психике, и молча сел на велик. Маша испугалась, что он сейчас уедет и она, оставшись одна, не найдет обратной дороги. Опасность заставила мобилизоваться, и Маша, стряхнув с себя оцепенение, догнала Петра на своем скрипучем драндулете.

Ехали молча, и сначала тишина казалась милой и естественной. Но потом молчание стало тяготить, однако Маша не смела нарушить его. Все-таки не она тут главная.

– Ты чем по жизни заниматься хочешь? – вдруг спросил Петр.

Вопрос прозвучал так неожиданно, что руль предательски вильнул в Машиных руках. Она еле избежала позорного падения.

– Надо диссертацию дописать, потом, наверное, преподавать начну на кафедре. Может, доцентом стану. Или даже профессором.

Ее планы были какими-то убогими, говорить о них вслух, да еще в такой особенный вечер, совсем не хотелось.

Но Петр почему-то решил продолжить.

– И что? Всю жизнь собираешься на кафедре тухнуть? Ты не думала, что человеку необходима более масштабная задача? Миссия его жизни?

– Да, конечно, – спешно согласилась Маша.

Она облегченно вздохнула. Стало ясно, что Петр решил поговорить вовсе не о ней, а о себе. А вопрос о ее планах— всего лишь подводка к этому действию. Но начал Петр весьма необычно:

– Вот ты едешь и что чувствуешь?

«Что люблю тебя», – чуть было не сказала Маша. Но точно знала, что от нее ждут других слов. А каких? Маша силилась угадать.

– Чувствую, что город красивый, погода хорошая.

– Погода от людей не зависит. А вот про город ты верно заметила. А нет у тебя такого чувства, что обидно за наших людей, что они всего этого лишены?