удочкой на реке, он часто видел, как отражаются в ее водной глади не только пурпурно-красные осенние облака, но и силуэт башни замка тамплиеров, что возвышался на соседнем холме и в ярких лучах заходящего солнца казался матово-черным.

Вот так и случилось, что старый священник, словно забываясь, в коротких и немногословных беседах во время рыбалок поведал молодому брату по вере о живших когда-то в этих местах катарах, о замке Бланшфор, основанном еще в XII веке и ставшем резиденцией четвертого Великого магистра ордена, рассказал и о том, что именно по этой долине проходил когда-то путь паломников, которые шли из Северной Европы через Пиренеи в Испанию, в святой город Сантьяго-де-Компостела. Друзья понимали, что им надо сказать друг другу что-то очень важное. Их переполняло желание поговорить начистоту. Они были священниками, и исповедь считалась частью их профессии, поэтому спелая гроздь желания излить душу во что бы то ни стало, охраняемая еще тонкой кожицей приличий и церковных запретов, должна была вот-вот лопнуть под натиском переполнявших их души впечатлений. И вот пробил час!

В тот июньский день 1891 года Буде пригласил к себе Соньера и специально под разными предлогами задержал у себя своего молодого друга.

Все произошло вечером, после неожиданно налетевшей грозы. Перед самым закатом разъяснилось. Лучи сквозь окно проникли в комнату и залили ее своим необычным светом, коснулись двух рюмок, так и оставшихся недопитыми стоять на обеденном столе, и сделали их янтарными. Умолкнувший во время грозы мир за окном вновь наполнился звуками, и воздух стал свежим и прохладным, словно из склепа. За столом тем временем воцарилось неловкое молчание. Следовало либо разойтись, либо продолжить явно затянувшуюся беседу.

– Давайте говорить откровенно, – начал аббат.

– Начистоту, – согласился Соньер и почувствовал, как дрожь нетерпения прошла по всему его телу.

– Вы, наверное, сами уже успели почувствовать, что наши места не совсем похожи на все то, что мы можем встретить повсюду в милой доброй Франции?

– Еще как почувствовал, дорогой Буде.

– Помните, я совсем недавно рассказывал вам о несчастных братьях Байярах.

– Отлично помню. Они молились черной Деве на своем Вдохновенном холме.

– Абсолютно верно. А откуда, по-вашему, исходит представление о Богородице?

– Первой, известной в Европе, была черная кельтская Богородица.

– Вы правы. Когда в молодости святой Бернар молился перед черной Богородицей, то его, в отличие от братьев Байяров, никто не придавал анафеме. Святой молился кельтской богине в церкви Сен-Вуарля, и она выдавила из груди три капли молока, которые скатились на уста будущего основателя ордена тамплиеров. И заметьте, именно Бернара великий Данте помещает в „Божественной комедии“ в раю, в центре Розы. А при этом ересь присутствует в самом основании нашей католической церкви, во всей ее истории, и ересь эта родом из здешних мест.

– Я боюсь за вашу душу, дорогой Буде. Не слишком ли вы увлеклись подобными рассуждениями?

– Кого вы хотите обмануть, дорогой Соньер? Я же чувствую, что эти мысли посещали и вас. Уж больно хорошо мы научились понимать друг друга во время наших речных месс. Сколько мы пропустили при этом служб в церкви, а?

– Да, но вы сами знаете, дорогой Буде, что крестьяне – плохие прихожане. Не служить же, в самом деле, в пустом храме, когда на улице такая благодать?

– Не думаю, что подобные речи пришлись бы по душе епископу.

Тема, затронутая Буде, явно была не из приятных. Каждый из приятелей знал, что, предпочитая рыбалку службе, он нарушает принятые правила, но говорить об этом не очень-то хотелось. После неловкой паузы Буде продолжил:

– Впрочем, я не вижу здесь ничего плохого, дорогой Соньер. Вам никогда не приходило в голову, что это и не рыбалки вовсе, а обряд, который мы совершаем помимо своей воли? Помните легенду о „короле-рыболове“?

– Это что-то связанное с поисками Святого Грааля, да?

– Я так и знал, что вы осведомлены в подобных вопросах и читали „Парсифаля“ Вольфрама фон Эйшенбаха. Может быть, не будем разыгрывать друг перед другом святую инквизицию, а перейдем сразу к делу? – заключил маленький аббат и озорно подмигнул своему собеседнику.

– Что вы имеете в виду, дорогой Буде?

– То же, что и вы, дорогой Соньер. Мы с вами прекрасно осведомлены о том, что это место было резиденцией катаров и тамплиеров.

– Да, вы мне уже поведали об этом на реке.

– Мы посвященные, Соньер, мы сорвали покрывало Изиды. Лучше быть зубом, чем травинкой. Вот мой девиз.

Эти слова в устах маленького кюре прозвучали диссонансом всей его внешности, и Соньер не мог удержаться от улыбки. Буде заметил реакцию на свои слова, но нисколько не смутился:

– Я предлагаю свалиться в бездну. Я предлагаю отдаться тому, что давно уже влечет нас к себе. Посмотрите, посмотрите только на эту башню!

На небе к этому времени появилась огромная луна и осветила всю окрестность. В серебряном свете мрачные силуэты замка Бланшфор, казалось, приобрели еще больше таинственности.

– Именно здесь жил один из Магистров. Копните только, и вы обнаружите в этих землях не христианские святыни, а памятники вестготов и бог его знает чего еще.

– Нельзя ли, дорогой Буде, поподробнее рассказать мне об этих тамплиерах? – примирительным тоном произнес Соньер, не в силах оторвать глаз от таинственного силуэта башни, что возвышалась на соседнем холме.

– Охотно. Начало истории известно абсолютно всем. Существовал Первый крестовый поход. Балдуин стал первым королем Иерусалима. И вот, в 1118 году сюда прибывают девять человек под предводительством некоего Хуго де Паэна и формируют ядро нового ордена Нищих рыцарей Христа; орден монашеский, но с мечом и в доспехах. Им присущи три основные монашеские заповеди: нестяжательство, целомудрие и послушание, к которым добавилась защита паломников.

– Но кто такой этот Хуго де Паэн? – вмешался Соньер.

– Своевременный вопрос, мой друг. Можно сказать, что Хуго был из здешних мест.

– Неужели?

– Да, он родом из Шампани. После возвращения из Иерусалима крестоносец вступает в контакт с аббатом Сито и помогает ему в монастыре начать чтение и перевод некоторых древнееврейских текстов. Подумать только, раввины из Верхней Бургони были приглашены в Сито к белым монахам-бенедиктинцам,