Спасибо, лучше снова кошмар про темные воды. Будь ее воля, Анна вовсе бы не просыпалась.

Кофе заканчивается – даже слишком быстро, и у стола Анна сталкивается с Марьей. Даже не сталкивается – задевает ее локтем, но в нос ударяет запах плоти и пота, горло пережимает от голода и ненормальной, нелогичной ярости – слепой и слепящей. На мгновение Анна видит все в крови, в темных потеках и пятнах, собственные пальцы – нестерпимо-красные.

Она отшатывается к окну, зажмуривается, дышит медленно. Ярость знакома: почти каждый день та сжимает нутро, стоит кому-то рассердить Анну, и она научилась обуздывать ее и держать на поводке и в наморднике. Но еще никогда голод и ярость не обрушивались на Марью.

В ушах тысячами чешуек шелестит голос змеи, утешая, уговаривая, но Анна уже не вслушивается. Ее бросает в холодный пот от ясного осознания – она могла напасть на сестру.

Нет, пожалуйста, только не она, только не снова…

Она открывает глаза и сталкивается с удивленным взглядом Марьи. Губы слушаются плохо, но Анна старается улыбнуться:

– Ты так усердно готовишься к выпускным экзаменам. Может, тебе стоит подавать документы в другой город?

Марья смотрит подозрительно и удивленно.

– Но я не хочу.

Анна медленно, тяжело сглатывает. Она знает, что нужно сделать – оттолкнуть, отшвырнуть, обидеть и причинить боль. Спасти Марью от себя любой ценой. Крикнуть «убирайся!», швырнуть в лицо «я от тебя устала», но голос не слушается, слова выходят слабые, беззубые, бесполезные:

– Тебе давно пора стать самостоятельной. Ты же способная, но у нас негде твоим талантам раскрыться. Тебе надо уехать.

Марья вздрагивает, как от пощечины, щурится нехорошо, но в последний момент осекается и отводит глаза:

– Я тебя поняла, сестрица. Я не хочу тебя разочаровать.

Подхватывает учебники и исчезает в сумраке пустой квартиры.

Вместо утреннего сонного спокойствия – одни осколки, острые обломки реальности, застывшие в «здесь и сейчас». Неосторожный шаг – и рухнешь на пол, истекая кровью. Анна медленно выдыхает, тихонько скулит сквозь зубы. Прислоняется лбом к стеклу, но оно слишком теплое, чтоб принести облегчение.

Она все-таки превращается в монстра, в бездумную хищную тварь из мертвого леса, которой и место в мертвом лесу. Глупо было надеяться, что все обойдется. Почти четыре года – и так неплохая отсрочка.

Пальцы терзают кончик косы, переброшенный на грудь, и с него по коже струится темная вода. Это похоже на кошмар, и Анна хочет, чтоб и было всего лишь кошмаром. Там, среди бесконечного океана, нет ничего кроме нее, ничего кроме тоски – ни голода, ни ярости, ни вкрадчивого шелестящего шепота. Там безопасно. Там она – безопасна. Запри себя в клетку и проглоти ключ.

Еще несколько недель экзаменов. Месяц – до поступления. Почти все лето – до отъезда Марьи. И невозможно все это время спать и прятаться в кошмаре. Анна трет глаза, вспоминая ту, с кем делит сон о бескрайних темных водах. Шепчет отчаянно:

– Что угодно, но пусть Марья будет цела. Пусть она будет в безопасности.

На мгновение в стекле вместо глаз Анны отражаются другие – пустые, неподвижные, змеиные.

Но это, конечно, ей только кажется.

Неожиданное возвращение редко становится хорошим сюрпризом. Но плохой сюрприз все же лучше, чем вообще никакого, ведь так?

Марья поправила капюшон и запрокинула голову, выискивая окна квартиры. Она сощурилась, высчитывая яркие желтые квадратики, такие уютные среди густых зимних сумерек. Перепроверила себя дважды.

Окна не светились. Ни одно в их квартире.

Марья раздраженно выдохнула облачко пара. Аня куда-то уехала или уже спит? Наверно, все-таки стоило ей написать, но какой бы тогда был сюрприз? В глубине души Марья понимала, что Аня и тогда бы не обрадовалась, но запрещала себе об этом думать. Внезапное возвращение в родной город посреди семестра иначе как бегством из университета не назовешь.

А этому Аня точно не обрадуется.

Марья зябко передернула плечами, схватила чемоданчик, трусливой собакой жмущийся у ног. Колесики скрипели и подпрыгивали на неровном, потрескавшемся асфальте. Марья шла медленно, хоть и продрогла до костей – не столько обходила кочки и трещины, сколько трусила. У домофона она замерла, нашарила ключи во внутреннем кармане, но не спешила их вытаскивать.

Резкий порыв ветра сорвал капюшон и спутал волосы. Марья раздраженно тряхнула головой, злясь на саму себя:

– Ой, можно подумать, у меня другие варианты есть! К черту!

Домофон приветливо пиликнул, и Марья поспешила просочиться в подъезд. Тяжелая дверь хлопнула за спиной, едва не ударив по чемодану. В тусклом свете ламп тени под лестницей казались особенно зловещими. Марья поежилась и быстро взбежала по ступенькам к лифту, лишь бы не всматриваться в сумрачных химер.

В бегстве от мороков и видений она уже стала профессионалом.

Впрочем, как и в бегстве от себя.

В затылок дохнуло холодом – не промозглым ветром сырого февраля, а колким морозом бескрайних ледяных гор, знакомым до стойкого отвращения. По шее словно иголочки изморози пробежали, а на плечи легли тяжелые ладони: не бойся, не беги, усни в моих объятиях – тебе же так хорошо в них спалось!

С остервенением Марья несколько раз ударила по кнопке лифта. Холод был ей отвратителен, и если б можно было бежать достаточно быстро, чтоб оторваться от него, она б давно так и сделала.

Но он же и был ее единственным спасением.

Когда уже Марья решила, что бегом по лестнице будет быстрее, неторопливо разъехались створки лифта. На мгновение ей стало до того жутко, что она отшатнулась от его ярко освещенного нутра, как от ловушки: только шагни внутрь, и уже никуда сбежать не сможешь, пока он сам тебя не выпустит.

Отшвырнув прочь глупые мысли, Марья шагнула внутрь и нажала на кнопку этажа.

– Если я пожалуюсь Ане, она предложит валерьянку или сразу психиатра? – пробормотала Марья, разглядывая себя в маленьком зеркале, почти полностью залепленном рекламой.

У отражения были круги под глазами и обтрепавшаяся бумажка с красным «SALE» на носу. Несмотря на усталость, Марья начала сколупывать ее с зеркала, чтобы хоть чем-то занять руки и не считать секунды до того, как двери лифта снова откроются.

Лампочка на этаже мигала и потрескивала, словно вот-вот перегорит. Еще полгода назад Марья и внимания не обратила бы, но сейчас хотелось скорее отпереть дверь и спрятаться в квартире – «чур меня, я в домике». Вот только Марья не знала, домик ли ей там теперь.

Нервно прикусив губу, она потянулась к звонку, почти нажала, но в последний момент отдернула пальцы и снова полезла за ключами. Если Аня спит, то пусть узнает о сюрпризе утром, выспавшаяся. Может, даже решит, что сюрприз все же хороший. Ключ провернулся легко и почти беззвучно, Марья даже выдохнула от облегчения. Хихикнула нервно – вот, в родные стены как вор крадется.