Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Из Пенсильвании. У его семьи тут летний дом, в Порт-Клайде.
– Ты, похоже, ужас сколько про него знаешь, – говорю я, вскидывая бровь.
Она вскидывает бровь в ответ.
– Собираюсь узнать еще больше.
Бетси забирает чашку с водой и возвращается к фургону. По тому, как она идет – плечи расправлены, подбородок вперед, – понятно, что она знает: он за ней наблюдает. И ей это нравится. Вручает юноше чашку и забирается к нему на крышу фургона.
– Кто это был? – У черного хода стоит мой брат Ал, вытирает руки о ветошь. Никогда я не могу учуять его появление: тихий, как лис.
– Бетси. И какой-то юнец. Пишет картину с нашего дома, по ее словам.
– С чего бы это?
Я пожимаю плечами.
– Люди, они странные.
– Это уж точно.
Ал устраивается в кресле-качалке, достает трубку и табак. Принимается набивать да прикуривать, мы оба шпионим за Бетси и юнцом – подглядываем в окно, однако стараемся делать вид, что ничего такого не делаем.
Чуть погодя юноша слезает с крыши, кладет блокнот на капот автомобиля. Подает Бетси руку, та съезжает сверху прямо к нему в объятья. Даже с такого расстояния я чувствую жар меж ними. Они стоят рядом, разговаривают с минуту, а затем Бетси тянет его за руку, следом за собой… о господи, она тащит его в дом. У меня мгновенная паника: пол не метен, платье у меня испачкано, волосы нечесаны. У Ала комбинезон заляпан грязью. Давно я не тревожилась, что меня увидят глаза чужака. Впрочем, пока парочка идет к дому, я замечаю, что юноша смотрит на Бетси, и понимаю, что волноваться не о чем. Он видит лишь ее одну.
Вот уж он у сетчатой двери, на пороге. Стройный, улыбчивый, весь трепещет пылом, занимает собой весь дверной проем.
– Какой чудесный дом, – бормочет он, открывая дверь, вытягивает шею, чтобы оглядеть комнату. – Свет здесь невероятный.
– Кристина, Алвэро, это Эндрю, – говорит Бетси, входя следом за ним.
Он склоняет голову.
– Надеюсь, это ничего, что я вламываюсь без приглашения. Бетси божилась, что ничего.
– Мы тут не церемонимся, – говорит мой брат. – Я Ал.
– Я с такими людьми душа в душу. И зовите меня Энди, прошу вас.
– Ну а я – Кристина, – говорю я.
– Я зову ее Кристи, но больше никто, – добавляет Ал.
– Значит, Кристина, – говорит Энди, вглядываясь в меня. В этом взгляде я не чую никакого суждения, лишь некое антропологическое любопытство. И все же от его пристального внимания краснею.
Поспешно обращаюсь к Алу:
– Помнишь ту книгу, “Остров сокровищ”? Бетси говорит, это его отец рисовал для нее картинки.
– Правда? – Лицо у Ала светлеет. – Такие картинки никак не забыть. Я ту книгу читал, может, раз десять. Кто его знает, только эту книгу и дочитал-то вообще, наверное, если подумать. Хотел быть пиратом.
Энди расплывается в улыбке. Зубы у него крупные, белые, как у кинозвезды.
– Я тоже. До сих пор, на самом деле.
У Бетси в руках – громадный альбом. Гордая, как новоиспеченная мать, подносит его мне.
– Посмотрите, что у Энди получилось, Кристина, – за такое короткое время.
Бумага все еще сырая. Смелыми мазками Энди свел дом к белому ящику с двумя щипцами, обращенными к морю. Поля вокруг – зеленые и желтые, там и сям щетинятся остриями травы. Почти черные ели, лиловая ширь гор, водянистые облака. Хотя эту акварель рисовали быстро – есть в мазках движение, словно на них дует ветер, – мальчик явно понимает, что делает. Окна – лишь намек, но возникает странное чувство, что в них что-то видно. Дом словно врос в землю.
– Это всего лишь набросок, – говорит Энди, подходя ближе ко мне. – Я еще доработаю.
– С виду – приятное место для житья, – говорю я. Дом гнездится укромно, уютно – сказочная версия того, в котором на самом деле живем мы с Алом, единственный намек на упадок – пятна синего и бурого.
Энди смеется.
– Это вы мне расскажите. – Ведет двумя пальцами по бумаге, поясняет: – Такие чистые линии. Есть в этом доме что-то… Вы давно здесь живете?
Киваю.
– Я чую. Что в этом доме битком историй. Я б лет сто его писал, как пить дать, и не надоело бы нисколько.
– О, надоело бы, – сказал Ал.
Мы все смеемся.
Энди хлопает в ладоши.
– Слушайте, знаете что? У меня сегодня день рождения.
– Правда? – говорит Бетси. – А ты мне не сказал.
Он обнимает ее и притягивает к себе.
– Не сказал? У меня такое чувство, будто ты уже и так все обо мне знаешь.
– Пока нет.
– Сколько вам лет? – спрашиваю я.
– Двадцать два.
– Двадцать два! А Бетси всего семнадцать.
– Зрелые семнадцать, – выпаливает Бетси, к щекам приливает краска.
Энди вроде бы забавляется.
– Ну, мне не очень есть дело до возраста. Или до зрелости.
– Как собираетесь праздновать? – спрашиваю я.
Он вскидывает бровь на Бетси.
– Я бы сказал, что праздную прямо сейчас.
* * *
Бетси не появляется несколько недель – и вдруг влетает в кухню и едва ли не пляшет.
– Кристина, мы помолвлены, – задохнувшись, выпаливает она, хватая меня за руку.
– Помолвлены?!
Кивает.
– Представляете?
Ты такая юная, собираюсь было сказать, слишком это поспешно, вы едва знакомы…
А затем задумываюсь о своей жизни. О долгих годах, об ожидании, которое ни к чему не привело. Я видела, каково им вдвоем. Видела искру между ними. “У меня такое чувство, будто ты уже и так все обо мне знаешь”.
– Конечно представляю, – отвечаю я.
Через десять месяцев прилетает открытка. Бетси и Энди поженились. Когда они приезжают на следующее лето в Мэн, я вручаю Бетси свадебный подарок: две наволочки, которые я сделала сама и вышила цветами. Четыре дня провозилась с французскими узелками, чтобы получились маргаритки и крошечные петельки-листочки: мои руки, негнущиеся, узловатые, уже не слушаются, как прежде.
Бетси пристально разглядывает вышивку и прижимает наволочки к груди.
– Я буду их беречь. Они безупречны.
Улыбаюсь. Они не безупречны. Линии неровные, лепестки цветов – острые, чрезмерно крупные, на хлопке чуть заметны следы распущенных швов.
Бетси всегда была добра.
Показывает мне фотографии их свадебной церемонии в глубинке штата Нью-Йорк: Энди – в смокинге, Бетси – в белом, в волосах – гардении, оба сияют счастьем. Ей думалось, рассказывает она, что после пятидневного медового месяца они отправятся на машине в Канаду, на свадьбу к близкому другу, но Энди сказал, что ему нужно вернуться к работе.