сидя рядом в кабинке аэроплана, глядели на расстеленные далеко внизу разноцветные шахматные квадраты. Потом Нью-Йорк скрылся в фиолетово-желтом тумане, и синяя полоса океана ласково поманила к себе выросшую на сентиментальных стихах девушку. Вдруг Эдит (это м-р Лейстон тоже хорошо запомнил) повернулась к нему и спросила: «Папа, а почему в России голод?» М-р Лейстон немного удивился. — «Голод… Голод в России создали большевики, они отобрали у крестьян хлеб».

«А почему в одной газете я читала, что если бы европейские государства не поддерживали войну в России, такого голода не было бы?»

«Я вижу, ты слишком много читаешь», — сердито сказал Мак-Лейстон и замолчал.

Как он после жалел об этом!

«Значит, нечего им помогать?» — спросила Эдит.

«Я поставляю АРА[4] тысячи банок с жиром, — сказал Лейстон. — Мы должны помогать даже язычнику и мытарю, как говорил Господь наш Иисус Христос».

Лейстон умолк и поудобнее уселся в кресле, так что его тело расплылось над ручками, над спинкой, над всем креслом.

Оказалось, поставлять продукты для АРА было очень выгодно. Они давали не менее 35 процентов чистой прибыли. Весь испорченный товар шел туда. Голодный не свинья — все съест.

Кроме того, все правление АРА было в руках у благотворителя человечества, короля химической промышленности м-ра Мак-Лейстона. И наконец, все это очень неплохо выглядело — помощь голодным жертвам большевизма…

«Вот и “Виктория”», — прервал его размышления механик, указывая на северо-восток.

«Где?» — привстала Эдит.

«Вон там, белое пятнышко справа от статуи Свободы. На рейде».

Эдит впилась глазами в пятнышко… «Виктория» была транспортом АРА, шедшим в Россию. На нем, кроме штата шпионов из министерства иностранных дел, должен был плыть секретарь химического треста, д-р химии Джим Рипс, ближайший помощник Лейстона.

В воображении Лейстона возник баланс главного гроссбуха химического треста. У главного бухгалтера был гладкий изогнутый палец. Когда он закончил свои объяснения и указал им на графу «чистая прибыль», под цифрой остался темный след пота. «Есть ли у него жена?» — подумал Лейстон и вышел вместе с Эдит из кабинки.

Бетси, Дженни и Мод служили на органохимической фабрике химического треста.

Сегодня, уходя с работы, три девушки застыли перед плакатом:

American Relief Administration (ARA)

Покупайте билеты в кинотеатр «HYPPODROME»

1. Идут голодающие.

2. Вымершая деревня и трупы голодных.

3. Мать ест своего ребенка.

4. Обезумевший от голода.

— Надо будет пойти вечером, — сказала Дженни.

Они стали подсчитывать деньги. Оставалось еще и пять лишних центов.

Все трое пошли к Мод: той нужно было кое-что поправить в одежде.

А именно, заштопать дырочки на чулках. Прорех оказалось много — пришлось замазать некоторые чернилами. Не было смысла все зашивать, все равно разлезется, когда начнешь стирать.

В кино их немного разочаровали. Потребовали оставить пальто в раздевалке.

А давать еще пенсы бородатому гардеробщику — это было уже слишком.

Бетси и Дженни уговаривали Мод все-таки посмотреть хронику. Но она прекрасно знала, что делать. Равнодушным голосом она предложила свой билет какому-то стоящему в очереди клерку.

Тот захлопал белесыми ресницами и был, мне кажется, очень доволен тем, что сможет увидеть ужасы XX века без очереди. Бетси и Дженни разделись, как леди, в вестибюле, а Мод отправилась домой.

У плаката стоял какой-то мужчина и рассматривал картинки.

Поравнявшись с ним, Мод его узнала. Это был пожилой рабочий, недавно поступивший на фабрику.

— Знаете, я сегодня не пошла, — сказала Мод.

— И правильно сделали, — сказал старик. — Они хотят накормить голодных за счет наших копеек. На этих копейках Лейстон заработает миллионы. Найдется довольно дураков и без вас.

«Уже нашлись», — подумала Мод и направилась к дому.

Через полчаса она уже сидела на кровати и разглядывала свои запачканные чернилами ноги. Болело в груди и хотелось спать.

«Хорошо, что так вышло», — подумала Мод, и, накрывшись пальто, пыталась заснуть. Боль в груди гнала сон…

Молодая женщина в черном платье, так глухо закутанная в черный креп, что невозможно было распознать ее лицо, разыскивала дом № 34 на одной из фешенебельных улиц Нью-Йорка. В ее элегантных движениях сквозила избалованная жизнью натура. Наконец она остановилась на мгновение перед табличкой, на которой была написана цифра «34».

На калитке висела вторая табличка:

Д-р Дж. Рипс.

Секретарь правления химического треста.

Дома от… до…

Она решительно надавила кнопку.

В ответ на это действие из-за угла коттеджа выкатилась фиолетовая клякса, которая, очевидно, была когда-то белым шпицем, и принялась лаять, как бешеная.

Дама в черном продолжала терпеливо ждать.

Казалось, в коттедже жили глухие или мертвые.

Что-то щелкнуло, словно стукнули чьи-то железные зубы, и садовая калитка медленно отошла, а вслед за ней перед удивленными глазами черной дамы тихонько отворилась тяжелая дверь коттеджа.

Собака исчезла в двери, а незнакомка пошла по длинному коридору без окон, освещенному сильной электрической лампой.

Дальше холодная прихожая, пропитанная благоуханием химической лаборатории, и наконец таинственная посетительница оказалась в просторной комнате, поражавшей своей обстановкой. Комната казалась складом самых разнообразных вещей и напоминала аукционный зал, куда сбрасывали остатки роскоши обедневшие аристократы и прогоревшие буржуа.

Не чувствовалось хозяйской руки, как бы придающей обстановке жизнь.

Все было покрыто толстым слоем пыли.

Не успела незнакомка отнять свой палец от какой-то ваты, на которой от этого прикосновения осталось эллиптическое углубление, как в комнату вошел хозяин коттеджа, д-р химии Джим Рипс.

— М-р Джим Рипс?

— Совершенно верно, миледи. Чем я могу быть вам полезен?

— Поклянитесь мне, Джим Рипс, что никогда и никому не выдадите моей тайны.

Рипс пытался разглядеть черты лица незнакомки, тщательно спрятанные под вуалью, и скорее почувствовал, чем увидел, что лицо ее