у людей совести и чувства меры, нет, — честное слово, нет!

Он отвернулся от посетителя и продолжал писать:

«…Десятиминутное опоздание, вызванное, как я уже докладывал, образовавшейся на площади имени Свердлова пробкой, не могло по существу явиться сколько-нибудь уважительной причиной для хулиганского выступления тов. Пытлясинского и иже с ним…»

В половине пятого Дубинин поднялся из-за стола.

— Так и есть, — сказал он. — Полчаса лишних просидел в этом проклятом, высасывающем всю кровь учреждении. Работаешь, как дикий зверь, и никто тебе спасибо не скажет.

Объяснительную записку он решил дописать и окончательно отредактировать на другой день.

НА КУПОРОСНОМ ФРОНТЕ

В КВАРТИРЕ разгром. Вся мебель сдвинута на середину комнаты и покрыта газетами. Полы заляпаны извёсткой. Спотыкаясь о подмятые вёдра с купоросом, бродит растерянный хозяин. Дети перепачканы краской и безумно галдят.

— Что случилось? — спрашивает гость.

— Что случилось? — замогильным голосом говорит хозяин. — Случилось то, что мы гибнем! Погибаем! Всё кончено!

Но, видимо, ещё не всё кончено. Дыхание жизни еще клокочет в груди страдальца. Он неожиданно подымает иссохшие руки к пятнистому потолку и страстно декламирует:

— О, зачем, зачем я решился на этот ужасный шаг! А так было хорошо, такая развёртывалась нормальная семейная жизнь! Помнишь, Лена, ещё недавно, каких-нибудь две недели назад… Мы пили чай по вечерам. Я отдыхал в этом кресле. Наши милые чистенькие дети беспечно резвились в коридоре. А теперь…

— Что же всё-таки произошло?

— Маляры! — говорит хозяин, обводя комнату блуждающим взглядом.

При этом слове жена начинает плакать, из коридора доносится грохот и сейчас же вслед за ним — радостный вой юного поколения: упала стремянка.

— Видишь, — сквозь слёзы говорит жена, — надо было нанять того тихого старичка, который красил двери у Кирсановых. Он бы в два дня всё сделал!

— Тихого старичка? — взвизгивает хозяин. — Этого садиста?

Тут начинается такая перепалка, что гость живо откланивается и уходит. Ему уже ясно, в чём дело.

Произошло то, что происходит всегда с теми оригиналами, которые решают произвести в квартире небольшой, выражаясь официально, текущий ремонт.

Где таятся маляры, где их искать, к кому обращаться? Ничего неизвестно! В таких случаях расспрашивают знакомых или просто подстерегают маляров на улице. Если повезёт, то уже на третий — четвёртый день хорошо организованной слежки (желательно разослать в разные концы города всех членов семьи) удастся встретить мрачную фигуру с кистью и ведром и при помощи посулов и грубоватой лести затащить её к себе.

Фигура неторопливо и значительно оглядывает объект работы и после долгого кряхтенья заявляет:

— Что ж, купоросить надо. Без купоросу никак нельзя. Купорос, он действие оказывает. Кругом себя оправдывает. Тут, значит, если не прокупоросишь, колеру правильного не будет. А можно и не купоросить.

— Так как же всё-таки лучше? — подобострастно спрашивает наниматель. — С купоросом или без купороса?

— Ваше дело, хозяйское. Одни любят с купоросом, другие — без купороса.

— Тогда на всякий случай прокупоросьте. А вот эту комнату я хотел бы выкрасить в жёлтый цвет, знаете, такой весёлый, канареечный, солнечный.

— Кроном, значит? — степенно говорит маляр. — Это можно. Возьмём, значит, кроном и покрасим. Кроном, значит, вот как возьмём и как есть покрасим. Кроном. Отделаем уж, как полагается, хозяин.

Другую комнату договариваются выкрасить в светлозелёный цвет. При этом маляр произносит непонятную речь о каком-то стронции, который тоже своё действие оказывает и кругом себя оправдывает.

Переговоры длятся часа два. Бесконечно повторяется одно и то же. Маляр, задрав голову, подолгу смотрит на потолок, будто ждёт, что оттуда пойдёт дождь, цокает языком и сокрушённо взмахивает руками.

— Ну, кажется, всё, — нервно говорит хозяин. — Во сколько же это обойдётся?

И тут начинается Художественный театр. Маляр закатывает получасовую качаловскую паузу. У хозяина начинает щемить сердце.

— Что ж, сделаем, как следует. Значит, с твоим купоросом?

— Как — с моим купоросом? Где же я вам возьму купорос?

— Этого мы, маляры, не знаем.

И всё начинается сначала. Маляр опять бродит из комнаты в комнату, вздыхает, мекает, хмыкает, чешется. В конце концов выясняется, что он всё может достать — и проклятый купорос, и крон, и белила, и даже загадочный стронций.

Но вот он называет цену. Триста рублей. Цена ни с чем несообразная, неестественная, глупая, обидная. Идёт длительный базарный, азиатский торг. Попутно выясняется, что маляр может работать только по вечерам.

Хозяин соглашается на всё. По вечерам — так по вечерам, двести пятьдесят — так двести пятьдесят. Только бы поскорее. Надоели грязные стены, трещины, моль, вся эта чертовщина.

Ночью семья работает: стаскивают в одно место мебель, снимают со стен картинки и портреты предков, связывают вещи в узлы. Завтра должен явиться маляр ровно в шесть часов вечера.

Но его нет ни в шесть, ни в семь, ни в десять. Он не приходит. В эту ночь семья спит на узлах.

Зато на другой день маляр появляется вовремя и приводит с собой ещё трёх мастеров — двух стариков и мальчика. Мальчик, как и остальные, в забрызганных мелом сапогах и громадном ватном пиджаке (спинжаке). Он тоже хмыкает, мекает и неясно выражается насчёт благотворного действия купороса.

Весь этот трудовой коллектив снимает пиджаки и рассаживается на перевёрнутых ящиках и вёдрах посреди комнаты. Мастера пьют чай и поглядывают на потолок. Потом потихоньку и стройно начинают петь:

«Эх, вы слуги, мои слуги,

Слуги верные мои!»

Степная удаль и тоска слышатся в этой странной, разбойничьей песне. И сразу начинает казаться, что нет никакого Днепрогэса, что ничего не произошло, что нет ни метро, ни авиации, ни замечательных колхозов, что в квартире разыгрывается какая-то сплошная хованщина, восемнадцатый век, а может быть, даже шестнадцатый.

Напившись чаю и напевшись вдосталь, мастера надевают пиджаки, снова их снимают и снова надевают. После этого они берут у хозяина двадцать пять рублей на приобретение крона и уходят. А мальчик остаётся купоросить. При этом он сразу же разбивает стекло книжного шкафа и прожигает каким-то неизвестным веществом малиновое сукно на письменном столе.

— Ты что, с ума сошёл? — кричит хозяин.

— Купорос, он колеру не любит, — бормочет ужасное дитя. — Он своё действие оказывает, осадку даёт.

— Это бред! — говорит хозяин.

И он прав, начинается бред.

В разрушенную квартиру маляры больше не возвращаются. Очевидно, они удовлетворены полученным задатком.

Три дня несчастная семья на что-то надеялась. Потом знакомые рекомендуют некоего Вавилыча, кристального старика.

Кристальный старик приходит, с хватающей за душу медлительностью осматривает комнаты и берётся сделать работу со своей олифой и