с Иваном Ильичом отправимся в Забайкалье и далее — до конечного железнодорожного пункта на территории МНР — станции Баян-Тумэн.

Вся эта информация предназначалась исключительно для нас двоих. В заключение нам пожелали доброго пути до самого Баян-Тумэна, даже пошутили, что до этой станции и всего-то меньше девяти тысяч километров, которые эшелон пройдет за каких-нибудь 22 суток.

С генералами и офицерами Генерального штаба в их служебной обстановке я встречался впервые. После суровых фронтовых условий многое в ней меня приятно поразило: вежливость, культура взаимоотношений, а главное — компетентность, детальное знание будущего противника, его слабых и сильных сторон. Обстоятельная беседа с генштабистами внушала уверенность в успехе предстоящей схватки с ним, подняла наше настроение, которое не могло в этот момент отличаться излишней бодростью: от войны мы все порядком устали, а теперь должны были снова воевать, расставаться с семьями.

Двое суток, оставшихся до отъезда, я потратил, помимо устройства семьи в Москве, на получение и приобретение литературы о Японии и ее вооруженных силах, об истории ее отношений с нашей страной, о Сибири и Дальнем Востоке. В этом мне тогда помогли товарищи из Главного политуправления РККА. Так что в вагон Военного совета армии я погрузился с изрядной связкой книг, географических атласов, журналов.

Эшелон отбыл из Москвы в назначенное время.

Первые дни мы с Людниковым подолгу засиживались одни в своем купе. Отторгнутые от неотложных служебных забот, мы строили предположения, в каких местах движутся сейчас составы с нашими войсками, вновь и вновь возвращались к беседе в Генштабе о Квантунской армии, вспоминали, что писалось о ней во времена событий на Хасане и Халхин-Голе, изучали географические карты и атласы, читали книги.

Уединение это отчасти объяснялось тем, что при встречах с другими генералами и офицерами, ехавшими в нашем и других вагонах, надо было уходить от ответа на вопрос, куда и с какой целью нас перебрасывают.

Однако, чем дальше поезд продвигался на восток — сначала к Уралу, а потом и по Сибири, — тем определеннее у всех становились догадки о цели передислокации армии. Все чаще и чаще разговоры тянулись к одной теме — о Японии.

Волей-неволей и нам приходилось вовлекаться в эти дискуссии, местом которых стал вагон Военного совета.

Говоря о Японии, каждый вспоминал из того, что знал, свое. Но в целом общая оценка нашего восточного соседа складывалась довольно непривлекательная.

Уже в начале двадцатого века милитаристская Япония вступила на путь экспансии и колониальных захватов на Азиатском континенте. Результатом этого явилась русско-японская война 1904–1905 годов с ее тяжелыми для нашей страны последствиями. Огромные бедствия принесла нам японская оккупация Дальнего Востока и Забайкалья в годы гражданской войны. И уж совсем отчетливо всем нам помнились вооруженные провокации японской военщины в районе озера Хасан в 1938 году и на реке Халхин-Гол в 1939 году.

Нашлись среди нас несколько офицеров, принимавших участие в боях на Халхин-Голе. Было полезно послушать их мнения о японских солдатах и командирах, применявшемся там оружии.

Всем было известно, что нападение гитлеровской Германии на СССР резко подогрело захватнические аппетиты японских империалистов в отношении нашего Дальнего Востока и Сибири. Из той литературы, которой мне удалось запастить в Москве, теперь мы узнавали новые факты.

Уже 2 июля 1941 года на тайном совещании с участием императора Хирохито правители Японии приняли решение о выступлении против СССР, как только для этого сложатся благоприятные условия в ходе советско-германской войны. Летом того же года японский генштаб завершил разработку плана войны против СССР — так называемого плана «Кан-току-эн»[3]. Для его реализации японцы сосредоточили значительные силы у границ СССР. И хотя война на западе шла совсем не так, как рассчитывали дальневосточные союзники Гитлера, свои провокации против СССР они не прекращали до самого ее конца. Даже в 1944 году, когда фашистская Германия уже стояла перед катастрофой, японские милитаристы не унимались — было отмечено 144 случая провокационных нарушений ими границы и 39 случаев обстрела советской территории. Японцы чинили всяческие препятствия проходу через проливы в Тихий океан нашим судам, задерживали и даже топили их.

Все это вынуждало Советское правительство держать на Дальнем Востоке крупные военные силы, которые были так необходимы для отражения гитлеровской агрессии.

Так, дополняя друг друга лично пережитыми или взятыми из книг фактами, мы за долгую дорогу довольно основательно конкретизировали свои представления об исключительной враждебности политики Японии в отношении нашей страны в течение многих десятилетий. «Ну что же, — думал я, поддерживая такое направление наших дискуссий, — вот мы и начали свою психологическую подготовку на тот случай, если будет предъявлен весь этот длинный счет старым недругам нашей Родины».

В те дни мне бросилось в глаза какое-то особенное пристрастие наших спутников по эшелону к мало еще распространенному тогда роману А. Степанова «Порт-Артур».

За годы войны все отвыкли от художественной литературы, следили разве только за тем, что попадало на полосы центральных газет. А тут вдруг все так набросились на этот объемистый роман, что на единственный имевшийся в моей библиотеке экземпляр установилась длинная очередь, контроль за жестким прохождением которой пришлось возложить на замначштаба армии по политчасти полковника Н. Н. Бойцова. Книга выдавалась сразу на двух-трех человек и с условием, чтобы они читали ее день и ночь в течение не более двух суток.

Роман всем пришелся по душе, хотя никто, понятно, и предположить не мог, что именно нам выпадет судьба оказаться в Порт-Артуре, самим обойти и обозреть места, где сорок лет назад сражались его защитники — герои книги Степанова.

Уместно будет здесь напомнить, что начало большой популярности этого произведения не случайно совпало с военными годами. То, что оно оказалось так своевременно в наших руках, как мне стало известно позднее, было результатом предусмотрительности высоких руководителей.

Начну с того, что роман я не покупал, а получил в 1944 году из Главного политуправления Красной Армии с сопроводительной запиской, извещавшей, что книга направляется лично мне. Одновременно со мной роман получил и тогдашний командующий 39-й армией генерал Н. Э. Берзарин. Обстановка совсем не располагала нас к чтению толстых книг: армия вела хоть и наступательные, но очень тяжелые бои в восточных районах Белоруссии. Вскоре мне случилось позвонить по ВЧ генералу Н. В. Пупышеву, в то время начальнику Управления кадров Главного политуправления. Ответив на мой вопрос, он сразу же поинтересовался, получили ли мы с командармом роман «Порт-Артур», и посоветовал обязательно прочитать его. Я тогда не придал этому значения и вспомнил о разговоре с Пупышевым уже после войны, много лет спустя. В одном из писем к