этом можете ему сказать, вроде даже приятно получилось. Он сидел и слезно проклинал себя, пока медведь все продолжал:

О, вы, дни любви,

сладкие сны,

юные грезы весны!

В сердце моем нет надежд следа!

Все, все прошло и навсегда!

Рыдал весь лес. Даже трухлявый пень, на котором сидел Гений Францевич завыл от тоски. Когда песня кончилась, музыка стихла, мишка спокойно продолжил собирать шишки. Он клал их в свою корзинку одну за одной, но казалось корзинка не наполняется и остается пустой. Мишка проходил мимо сосны и выходил из-за березы, проползал под дубом и перешагивал вяз, то увеличиваясь, то уменьшаясь в размерах. Гений Францевич уже перестал рыдать и просто грустно наблюдал за косолапым. Вдруг одна очень крупная шишка, размером с арбуз, сорвалась с ветвей кедра и с криками, и воплями полетела вниз. Медведь задрал голову, ошарашенный внезапным шумом, и шишка с треском приземлилась прямо ему на лоб. Мохнатый повалился на землю, и Гений Францевич подбежал к нему:

— Господи правый! Вы в порядке?

— Рррр…Гений…ты должен его придумать…слышишь?

— Я сейчас позову врача не переживайте…Врача! Врача!

Медведь вцепился в руку Гения Францевича и взглядом, как сюита в миноре, уставился на него:

— Посмотри на меня, мне больше не жить…да и незачем…свою самую большую шишку я уже собрал…Больше уже ничего не будет…Но ты, мальчик мой, послушай, послушай меня! Тебе нужно придумать его! Это важно…Это очень-очень важно. Ты слышишь меня?

— Кого? Кого я должен придумать? Расскажите мне молю Вас… — Гений Францевич сжимал и целовал медвежью лапу.

— Гений! Послушай меня! Послушай! Времени нет! Гений! Гений! -произнося это медведь быстро уменьшался и едва закончив говорить последнее слово исчез. На поляне еще тут и там слышались его слова, но медведя уже нигде не было.

Гений Францевич сидел на коленях во мху и выл на серп месяца, который так подло сверкал среди веток старого леса. На толстой грубой ветке дуба сидела синяя сова и повторяла «Пора. Пора. Пора»

Гений Францевич проснулся рывком. Протер глаза и ощетинившиеся щеки. Осмотрелся. Аккуратно встал из-за стола и подошел к окну. Всё еще была ночь. Из раковины несло застоявшейся водой и испорченной едой. Гений Францевич почесал сальную голову и вернулся обратно за стол. На столе сверкала эмалированная тарелка с засохшим кусочком сыра. Гений небрежно взял сыр и съел его.

— Недурно.

Минут пять он сидел и задумчиво жевал, уперевшись взглядом в стену. Он пытался понять свой сон, который по непонятной для него причине он не забыл по пробуждению.

— Придумать…кого…?

Он чесал свою редую бороду и шмыгал носом так, будто вокруг стоял страшный колотун. Гений прокручивал свой сон в поисках ответа. Он помнил каждую деталь, каждый миг, проглядел каждый момент, каждую секунду сна, но нигде не смог отыскать ответа. Вдруг лампочка, служившая ему люстрой, быстро замигала и Гений что-то понял:

— Ну конечно! Это же так просто! Мне всего-то нужно снова заснуть! Элементарно! Кто-то обязательно снова начнет говорить со мной, скажет, что я должен кого-то придумать и тогда я точно поймаю кого! Точно поймаю!

Гений поспешил в комнату, где на старом заспанном диване он обычно спал. Диван не раскладывался и был накрыт мятой белой простыней, от которой исходил терпкий запах мужской раздевалки и дешевого табака. Гений улегся поудобнее, насколько это было вообще возможно на диване, укутался в пододеяльник, который до этого валялся на полу, и попытался уснуть. Но ничего не получалось. Он пролежал, наверное, с час, пока окончательно не сдался и не уселся на диван.

— Ну что за трагедия!

Как обычно с ним бывает в моменты расстройства, Гений рассматривал стену. Без цели и идеи, исключительно ради процесса. Когда смотришь в одну точку — мир вокруг начинает растворятся, а вместе с ним растворяются и все твои проблемы. Этому его научила Цицилия Константиновна.

Вдруг Гений заметил на стене необычное свечение из-под краешка отходящих от стены обоев, будто бы там была комната. Гений рывком подбежал к тому месту, откуда исходил свет и начал пытаться заглянуть под обои. Но обои отходили лишь на сантиметр, поэтому рассмотреть что-либо не представлялось возможным. Тогда Гений принялся сдирать обои со стены. Истерично, как в погоне, он срывал кусок за куском, пока не оказался перед дверь во всю стену, из замочной скважины которой лился свет.

— Дверь. Не сон ли это?

Он стоял перед ней, как собака перед витриной мясной лавки, вожделея и страшась входа. Протерев глаза и убедившись, что не спит он принялся дергать дверную ручку, при этом он дрожал, как дрожат после драки. Когда дверь наконец-то поддалась, и он оказался в длинном узком коридоре, в хвосте которого была приоткрыта дверь ведущая как будто в ванную комнату. Коридор был освещен одной мигающей лампочкой на длинном шнуре, а его стены были окрашены в казенный зеленый цвет. Из комнаты в длинное пространство коридора проскальзывал чей-то голос, но слов было не различить. Это походило на молитву. Гений Францевич со сноровкой амбарной мыши крался к приоткрытой тайне. Подойдя к двери, он затаился ещё усерднее, казалось, ещё секунда и он растворится в воздухе. Он аккуратно заглянул в приоткрытую щель.

В комнате, похожей на ванную, но без ванны, душа, унитаза и раковины, перед зеркалом стояло обнаженное существо ростом с семилетнего ребенка и мяло свой крупный, свисающий к коленям живот:

— …вероятно! Невероятно! О, я как мешок с картошкой! Не кожа, а тесто! А этот живот? Он же похож на лепешку…! Какой я же красивый! Красивый! Как я завидую всем, кто смотрит на меня! Ещё больше я завидую тем, кто читал мои произведения!

Солнце село как батарейки

И стала грустна душа,

Как желотпузые канарейки

Я пою в плену у плюща.

Моей арии света внимает

Вся армия Иисуса Христа.

Иоанн богослов кивает

И Иуда дрожит как глиста.

О, великие боги, о Бог!

Я твой препослушнейший раб!

За тебя растерзаю любого,

Как самый безумный краб!

О, какие стихи! Какие стихи! Какие рифмы, эпитеты, аллюзии, сравнения! Это озарение, это ослепление, это вдохновение! Я гений! Гений! Гений! — существо кричало, как оргазм, а после принялось целовать своё отражение. В этот момент Гений сделал неудачный шаг. Доска под ним заскрипела.

— Кто здесь? А ну выходи, трусливая тень! Сразись, если не испугался, со мной, с великим и могущественным Влациссом!

Гений Францевич смущенно показался из-за двери:

— Прошу прощения…я здесь…понимаете какое де…

— Кто ты такой? Как ты сюда попал?

— Я…Меня зовут