1595 человек. То есть примерно половина от числа жертв самой страшной в истории человечества террористической атаки. В шесть раз больше, чем пассажиров на борту двух самолетов, угнанных 11 сентября.

Этого не заметил почти никто, кроме семей погибших. Но даже семьи погибших не понимали, что на самом деле произошло. Они были уверены – и продолжают так считать, – что потеряли своих мужей, жен, отцов, матерей и детей в результате обычных ДТП – горькая плата за жизнь в современном мире.

Но это не так. Причиной смерти их родных и близких стал страх.

Франклин Делано Рузвельт знал кое-что о страхе. Когда он произносил слова присяги, после которой официально стал 32-м президентом США, плотный и серый, как туман, страх висел над Вашингтоном. Это был разгар Великой депрессии. Банки терпели крах один за другим, словно демонстрируя эффект домино. Уровень промышленного производства в США упал больше чем в два раза. Цены на сельхозпродукцию рухнули. Каждый четвертый потерял работу. Два миллиона американцев стали бездомными.

В подобной ситуации заботу о стране возложили на плечи частично парализованного человека, который чудом остался жив после совершенного на него за месяц до этого покушения. Вполне понятно, почему Элеонор Рузвельт описывала инаугурацию своего мужа как «жуткое зрелище».

В своей первой речи в качестве президента Рузвельт говорил о преобладающих в обществе настроениях: «Я уверен, что мои дорогие соотечественники американцы ждут, что, вступая в должность президента, я обращусь к ним с прямотой и решимостью, как того требует положение, в котором находится наша страна. Самое время говорить правду, всю правду, открыто и смело. И нам нет нужды уклоняться от честного взгляда на ситуацию. Эта великая страна выстоит, как это бывало и прежде, возродится и расцветет. Поэтому первым делом разрешите мне высказать твердое убеждение, что единственное, чего нам следует бояться, это страха – отчаянного, безрассудного, неоправданного ужаса, который парализует усилия, необходимые для преобразования отступления в наступление».

Разумеется, Рузвельт знал, что помимо самого страха есть множество вещей, которых следует бояться. Знал он и о том, что каким бы серьезным ни было положение дел в стране, «неоправданный ужас» лишь усугубит ситуацию, если разрушит веру в демократические ценности. Великая депрессия могла нанести вред. Страх мог ее уничтожить.

Мысль, высказанная Рузвельтом, была старше, чем государство. Он позаимствовал ее у Генри Торо[1], который, в свою очередь, процитировал французского философа Мишеля Монтеня, написавшего более трех с половиной веков назад: «Больше всего я боюсь собственного страха».

Страх может быть конструктивной эмоцией. Когда мы боимся риска, мы уделяем своему занятию больше внимания. Страх помогает нам оставаться в живых и добиваться успеха. Не будет преувеличением сказать, что именно страху человечество обязано своим существованием. Однако «неоправданный ужас» – это совсем другое дело. Неоправданный ужас мог смести США с политической карты мира во время Великой депрессии. Неоправданный ужас убил 1595 человек, убедив их пересесть в автомобили вместо самолетов после атак 11 сентября. Рост неоправданного ужаса во всех современных странах западного мира заставляет нас принимать все более нерациональные решения по проблемам, с которыми мы сталкиваемся повседневно.

Риск и страх – популярные темы для обсуждения у социологов, которые пришли к согласию, что у современных людей уровень тревоги гораздо выше, чем у предыдущих поколений. По некоторым утверждениям, нашему обществу свойственна «культура страха». Терроризм, киберугрозы, птичий грипп, ГМО, зараженные продукты питания – новые угрозы вылезают как поганки. Изменение климата, канцерогены, «эпидемия ожирения», пестициды, вирус лихорадки Западного Нила, тяжелый острый респираторный синдром (SARS). Список можно продолжать еще долго. Просто возьмите свежую газету или посмотрите выпуск новостей. Каждый день можно увидеть чье-то предупреждение – журналиста, эксперта, консультанта, топ-менеджера компании или политика – о скорой «эпидемии» того или иного, что угрожает вашей жизни и жизни ваших близких.

Периодически эти страхи выливаются в полномасштабную панику. Сегодня это охота за педофилами в парках и интернет-чатах. В 1990-х – агрессивное поведение на дорогах. Еще десятилетием ранее – герпес. Сатанинские культы, коровье бешенство, стрельба в школах – все эти темы в какой-то момент волновали общество и были у всех на устах, а потом о них так же быстро забывали. Некоторые из них поднимают время от времени. Некоторые перешли в разряд не таких важных и больше не вызывают оживленных обсуждений. Прощай, герпес.

Ежедневные новости пестрят подобными темами. Авторы, общественные активисты, консультанты и футурологи постоянно предупреждают нас о таких экзотических угрозах, на фоне которых многочисленные сценарии ядерного Армагеддона меркнут и кажутся примитивными. Генетически усиленное биооружие, самовоспроизводящиеся нанотехнологии, превращающие все на своем пути в «серую массу», жуткие физические эксперименты по созданию черной дыры, которая поглотит планету и все живое. «Проблема 2000» оказалась бурей в стакане воды, но это не остановило появление новых многочисленных теорий гибели человечества, которые плодятся так быстро, что мы почти свыклись с мыслью, что человечеству повезет, если оно переживет следующее столетие.

Ульрих Бек не так пессимистичен. Немецкий социолог и профессор Лондонской школы экономики всего лишь заявил газете Guardian, что считает «маловероятным», что человечеству удастся выжить «после XXI века, не вернувшись вновь к варварству». Мнение Бека считается авторитетным, так как он был одним из первых ученых, кто осознал, что современный социум становится «обществом риска». В 1986 году он ввел понятие «общество риска» для описания общества, излишне озабоченного разного рода рисками, особенно связанными с развитием технологий.

Но чего же мы все так боимся? Это действительно сложный вопрос. Разумеется, терроризм – это вполне реальный риск. Так же как и изменение климата, птичий грипп, рак груди, похищение детей и все остальные вопросы, по поводу которых мы коллективно заламываем руки. Но человечеству постоянно что-то угрожает – не одно, так другое. Почему мы должны переживать больше предыдущих поколений?

По мнению Ульриха Бека, ответ очевиден: мы боимся больше других поколений, потому что больше сталкиваемся с рисками. Развитие технологий опережает нашу способность держать их под контролем. Экологические проблемы становятся все серьезнее. Социальное давление растет. Перед нами маячит угроза глобального катаклизма, и люди ощущают опасность, словно олени, почуявшие запах приближающихся волков.