двенадцать лет старше счастливого юного принца, от имени которого она осуществляла регентские полномочия, она знала его с детства, и ей были равно известны его сильные и слабые стороны.

Дом мистера Брима был новым — после женитьбы он добился этого довольно решительными мерами, потратив немалые средства. Его жена и ребенок были новыми; новой в значительной степени была и молодая женщина, которая недавно поселилась у него и, судя по всему, намеревалась пребывать там до тех пор, пока не утратит упомянутое свойство. Но сам Тони — так она всегда его называла — был ей очень хорошо знаком. Миссис Бивер никогда не сомневалась, что знает его в совершенстве, и не испытывала желания пояснять свое мнение о нем, делясь впечатлениями с кем-либо. Эти впечатления были разложены по полочкам так же аккуратно, как ее переписка и счета — не считая того, что они, в отличие от упомянутых документов, не были до такой степени покрыты пылью времени. Одно из них могло быть свободно истолковано как намек на то, что ее молодой деловой партнер представляет опасность для представительниц ее пола. Не для нее самой, конечно; ибо сама миссис Бивер каким-то образом не принадлежала к этому полу. Будь она женщиной — а она никогда не думала о себе так вольно, — она, несмотря на свой возраст, несомненно, осознавала бы эту опасность. Но теперь она не видела в жизни никакой опасности, разве что Полу вдруг взбредет заключить неподобающий брак, против чего она заранее приняла меры. Беда, коли внезапно выявится изъян в системе защиты, в остальном столь надежной. Быть может, смутное ощущение, что Джин Мартл подвергается риску, послужило еще одной причиной не слишком распространяться об Энтони Бриме в беседе с этой юной леди? Спешу добавить, что если такого рода чувство и имело место, то оно заявило о себе еще до посещения банка, ибо Джин впоследствии ничем не обнаружила, что мистер Брим произвел на нее какое-то особое впечатление.

Позвольте мне также, не откладывая, заявить, что общая подозрительность (я вынужден употребить это слово ввиду прискорбного отсутствия в нашем языке обозначений для оттенков и степеней того, что под ним подразумевается) миссис Бивер в отношении Тони не опиралась ни на какие доказательства. Заговорив об этом и будучи спрошена, какие основания есть у нее для подозрений, она, вероятно, вряд ли нашлась бы с ответом. Во всяком случае, подобных оснований определенно не просматривалось в записке с приглашением на ланч, которую Тони послал ей перед посещением церкви. «Дорогая Джулия нынче утром чувствует себя превосходно, — писал он. — Нам как раз удалось переместить ее в комнату на первом этаже, где поставили прекрасную кровать и где вид всех знакомых вещей радует и забавляет ее, не говоря уже о том, что оттуда отлично видно сад и ее любимый уголок на террасе. Коротко говоря, волна спадает, и мы начинаем питаться „в обычном режиме“. Ланч может запоздать, но обязательно приводите свою очаровательную маленькую подругу. Как она вчера осветила мою затхлую берлогу! Кстати, у нас будет еще один маленький друг, не мой, а Розы Армиджер — молодой человек, с которым, как вы, я думаю, уже знаете, она помолвлена и за которого собирается выйти замуж. Он только что приехал из Китая и пробудет здесь до завтра. Наши воскресные поезда настолько неудобны, что я телеграфировал ему, чтобы он воспользовался другой линией, и посылаю за ним в Пламбери». Миссис Бивер не нужно было долго размышлять над этими немногочисленными строчками, чтобы с удовлетворением осознать, сколь полно выразилась в них натура ее соседа — вплоть до «чертовой обходительности». Так — она это слышала своими ушами — бедняга в сердцах называл свойство, которое заставило его начертать эти строки и всегда заставляло говорить слишком много для мужчины — в этой манере изъясняться сказывалось его представление об «обязывающем положении» (и ей это было яснее, чем ему самому). Он весь был погружен в эту преждевременную суету, вызванную медленным выздоровлением жены; в том, как ему по-детски не терпелось поскорее устроить пир; в той простоте, с какой он позволял вводить себя в расходы, связанные с прибытием мисс Армиджер и необходимостью удовлетворять ее бесчисленные потребности. И тем более — в том, как он, не постояв за тратами, послал за шесть миль экипаж встречать молодого человека из Китая, более же всего — в этом намеке, что ланч, вероятно, будет подан поздно. Многое в те дни было новым в другом доме, но новее всего были часы приема пищи. В былые времена миссис Бивер не раз обедала там ровно в шесть. Далее будет видно, что она, как сказано мною в самом начале, держала руку на пульсе Баундса.

II

Когда Джин Мартл, прибывшую с устным посланием, ввели в холл, она поначалу сочла его пустым, и, пока она считала себя единственной его хозяйкой, он казался ей внушительным и даже довольно-таки великолепным. Светлый, просторный и высокий зал, богато украшенный и используемый различным образом, со множеством «уголков», входов и выходов, очевидно, в равной мере служил местом сбора и промежуточным звеном на пути в иные помещения. На его стенах висело так много больших картин, что зал можно было бы принять за музей, если бы все картины не выглядели написанными сравнительно недавно. Здесь царило тенистое лето и пахло множеством цветов, а на каминной полке тикали огромные французские часы — насколько поняла Джин, современной работы. Общая цветовая гамма и броская затейливость убранства комнаты очаровали ее и настроили на веселый лад. Только когда слуга ушел, она поняла, что не одна в холле — это открытие привело ее в минутное замешательство. На другом конце зала обнаружилась молодая женщина, сидевшая в такой позе, что предметы обстановки частично ее заслоняли: она низко склонилась над столом и, должно быть, некоторое время тому назад что-то писала. Сейчас стул ее был отодвинут от стола, лицом она уткнулась в вытянутые на столе руки, и вся ее фигура была расслабленной и отрешенной. Она не слышала ни приглушенного хлопанья двери, ни шагов по толстому ковру, и вид ее свидетельствовал о таком душевном состоянии, что посланница из Истмида заколебалась, не зная, стоит ли ей быстро ретироваться на цыпочках или лучше поскорее дать женщине понять, что ее заметили. Прежде чем Джин успела принять решение, та подняла глаза, а затем быстро и смущенно встала. Это могла быть только мисс Армиджер, и выглядела она очень печальной