а дверь запиралась на защелку. Женя сел в одно из уцелевших карусельных кресел. Почерневшая цепь противно заныла.

Иногда подростки разгоняли пароходик в облезлой голубой краске. Тот сопротивлялся, но со скрежетом полз по коричнево-рыжему рельсу. Мерялись смелостью, карабкаясь по трубам «Чертового колеса». Облупленные трубы скрипели и терлись в местах, где оторвались крепления. Ты мог залезть на самый верх, чтобы взглянуть поверх крон деревьев, но сколько ни крути головой, вокруг был все тот же Ананьев.

Однако сегодня парк ожил.

На пустыре, который использовали для футбола и драк стенка на стенку, встали битые «газели», «десятки» и грузовички без имени. На бортах из-под окаменевшей пыли глядели клоуны-уроды, девушки в трико с анатомическими проблемами и тигр. Он умолял: «Художник никогда не видел тигров даже на картинке. Сотри меня!»

Между машинами, как трудолюбивые муравьи, суетились люди. На пустыре возвели каркас из алюминиевых трубок. Внутрь зашел невысокий человечек в клетчатых брюках, всплеснул руками, и на конструкцию вмиг натянули пеструю ткань. Шатер, весь заплата на заплате, выглядел крепким и нарядным. У осенней листвы появился повод для ревности.

На Женю не обращали внимания, каждый был при деле: кто вязал узлы на тросах, кто подключал заляпанные машинным маслом генераторы, кто чистил кастрюли, в которых можно было сварить подростка целиком. Каждое по отдельности, дела были пустячными. Но вот уже и разноцветная махина готова, и лагерь разбит, и оставалось только открыть билетную кассу. Женя увидел девушку-ровесницу, спешащую к кассе с широким веником в руках.

— Эй, паренек! На представление пришел?

— А что будет?

— Цирк приехал! Клоунов местных возьмем, — загоготали работяги.

— Завтра, завтра приходи. Сегодня ставимся. Все завтра.

Женя бродил между машинами, заглядывал в короба и рассматривал пеструю, как и шатер, труппу. Его не гнали, даже когда он приблизился к клетке с медвежонком. Но затылок ломило: стоило обернуться, как циркачи отводили взгляд.

В стороне ото всех на пирамиде из картонных коробок сидел тощий мужчина и курил длинную сигарету через черный мундштук размером со школьную указку. Длинная сигарета. Длинный мундштук. Рот, точно прорезанный лезвием. Усики над верхней губой, словно линия, проведенная карандашом. Мужчина был тоже длинный. Одет легко, не по погоде. Летние брюки серого льна, коричневые ботинки из мягкой кожи и кремовая рубашка с высоким воротником, застегнутая под самым подбородком. Мужчина вонзил в Женю взгляд, как вилку в кусок мяса. Его одежда едва колыхалась, однако ветра не было. Длинный приветственно поднял левую руку и улыбнулся одними губами, глаза его остались напряженными.

Субботним вечером жители Ананьева заполнили парк.

Музыка шумела из огромных колонок. Мелодия лилась в сумерках и цеплялась за голые пальцы ольхи. От шатра, прямо по воздуху, протянули яркие гирлянды. Холод пах жженым сахаром и машинным маслом от генераторов. Люди не прятали улыбок и не стеснялись смеяться, будто неожиданно уехали в отпуск из Ананьева в страну детства.

Знакомый коротышка зазывал в шатер. Его раскрашенное ярким гримом лицо светилось изнутри. Он поднес к губам антикварный латунный рупор и металлически дребезжал:

— Пр-р-роходите! Пр-р-роходите!

И все зашли. И все расселись по скамьям, устроенным в четыре ряда. И смеялись, когда было смешно. И пугались, когда страшно. И удивлялись, когда фокусник вытаскивал из рукава бесконечную связку разноцветных платков. Полтора часа никто не замечал ни грубых стежков, на которых держится шатер. Ни поношенных костюмов артистов. Ни запаха сырости. Ни своих печалей. Ни страхов. Ни тревог. Когда представление закончилось, коротышка-распределитель продребезжал вновь:

— Благодар-р-рим за внимание! Благодар-р-рим за внимание! Следующий сеанс чер-р-рез полчаса!

Зрители хлынули в кассу. И каждый взял повторный билет. Пусть каждый трюк в точности воспроизводил виденный, но был новым.

Во время представления Женя украдкой смотрел на лица своих родителей и брата. Он не помнил, когда он последний раз видел их такими счастливыми. Словно на них навели лучи прожекторов — и давно потухшие глаза зажглись вновь. Он впервые понял, что и они когда-то были молодыми, и притянула их друг к другу любовь, а не монотонная повинность совместного выживания. Но что случилось потом? Почему потухли прожекторы в их глазах? Как ему самому прогулять тот день, когда его взгляд потухнет и превратится в слепую пленку?

Он хотел попасть на обещанное в афише «Шоу диковинных персон», но не пустили родители. Все тот же коротышка на входе не следил за возрастом. Кто откажется от лишних билетов? Но мама заметила строго: «Там одни непристойности. Он дылда, а умом мальчик». Отец сутуло пожал плечами и денег на билет не дал. Хоть ему и самому хотелось бы снова оказаться в шатре.

— Можно я хотя бы в тире постреляю? Здесь все из школы. Я с ними домой пойду!

На самом деле он увидел, как Бор с компанией пошли за шатер.

На задах их было трое.

Женя затаился в тени и наблюдал. Ребята передавали по рукам бутылку. Старались не шуметь, но все равно срывались на громкий смех, толкали друг друга и спотыкались на ровном месте. Бор вытащил из-за голенища говнодава нож-бабочку. Лезвие сверкнуло электрической искрой, рукоятка защелкнулась. Он проткнул виниловый бок шатра и повел вниз. У Жени заныло под ребрами, как если бы пырнули его самого.

Ребята пихались перед проделанным оконцем.

Из-за спин зрителей было ничего не разобрать. Но вскоре толпа зашевелилась, расступаясь перед женщиной в откровенном наряде. Тончайшее трико, сквозь которое проступал каждый изгиб тела, украшали изображения переплетенных змей. Рисунок был правдоподобен до мельчайших деталей — пластинки, чешуя и черные бусины глазок точно запечатлены фотографом. Чудесная ткань так плотно прилипала к коже, что сквозь нее проступала даже россыпь бугорков на ареолах вокруг возбужденных сосков.

У подростков сладко напряглось в паху.

— Черт, это не костюм, — громко прошептал один. — Она голая!

Наконец каждому стало ясно, что змеи, расползшиеся по телу красавицы, были феноменальной татуировкой. От лодыжек и до линии на загривке, где начинали расти волосы, она была расписана фантасмагорией из тесных объятий аспидов. Мастер соединил рисунок и топографию тела, чтобы вдохнуть жизнь в линии и краски. Поверх кистей изображалась змеиная голова, в то время как на ладонях таилась влажная пасть. По внутренней стороне среднего и безымянного пальцев шли острые клыки, выписанные с искажением перспективы. Стоило женщине поднять руки и сложить пальцы в подобие морды, как окружающие видели перед собой не человека, а мифическое существо, из плеч которого вырастали змеи. Изощренные иллюзии