между строк. И если внимательно всмотреться, вещи, опубликованные на 16-й полосе в те годы и попавшие в раздел «1973–1982», отличаются от предыдущих. Какова эпоха, такова и сатира. Причем связь обратно пропорциональная. В «зажатые» семидесятые «Клуб 12 стульев» окончательно сформировался как властитель дум благодаря сатире — тонкой и настоящей.

Если бы далее — в 1991-м — не появилась очередная веха под названием «Алмазный фонд «Клуба 12 стульев», ее следовало бы выдумать, и именно в этом году. Не нужно объяснять почему. И в 1983–1991, и в 1992–2000 годах ситуация в стране обусловила новое лицо «Клуба ДС». Переходные восьмидесятые призвали под знамена 16-й полосы плеяду новых авторов, которые приятно ужились с плеядой старых. И динамика событий — или. как сказал бы какой-нибудь умный человек, вектор перемен — очень точно прослеживается в стихах и прозе «1983–1991». Так же, как реформаторская вседозволенность девяностых — в последнем разделе.

Я надеюсь, что «Клуб 12 стульев» продолжит играть роль катализатора и в то же время талисмана добрых перемен. И что этот сборник «Клуба», как и предыдущие, встанет клином в расщелину эпох. Говоря попросту, выйдет антология, и пусть затем наступит период, когда все в России и других подведомственных администрации «Клуба ДС» территориях будет хорошо. И новые песни придумает жизнь.

Книга — не газетная полоса. И все же в некоторой степени разделы антологии сохраняют и передают структуру знаменитой 16-й. Это касается и попавших в этот сборник литгазетовских рубрик — «Пересмешник». «Подражания», «Фразы» (которые в один из периодов «Клуба» именовались «Афонаризмами»), «Ироническая проза» и такая же поэзия, наконец, знаменитые «Рога и копыта», в первом периоде выходившие в народ без подписей авторов.

Надеюсь, что костюмчик под названием «Клуб 12 стульев» по-прежнему моден и хорошо сидит. Люди же, которые на вопрос: «Кто шил костюм?!» хором отвечают: «Мы», собраны под этой обложкой. И, как сказал Зиновий Паперный, да здравствует все то, благодаря чему мы несмотря ни на что!

В заключение признаюсь, что существуют три вопроса, на которые ни это предисловие, ни весь умудренный жизненно-сатирическим опытом сборник «Клуба 12 стульев» ответа дать не могут. Во-первых, кто будет пятым после Виктора Веселовского, Андрея Яхонтова, Павла Хмары и автора этих строк главным администратором «Клуба»? Во-вторых, кто и когда придумал приводящие корректоров в шок обозначение «Клуб 12 стульев» вместо Клуб»12 стульев»? И, в-третьих, кто же все-таки написал знаменитый девиз «Клуба» «Если нельзя, но очень хочется, то можно»?..

Впрочем, по сравнению с бессмертием «Клуба ДС» «Литературной газеты» все это просто мелочи.

Евгений ОБУХОВ,

четвертый главный администратор

«Клуба 12 стульев» Сентябрь 2000 г.

Сентябрь 2000 г.

Как это начиналось

Владимир Владин

Тоска по ностальгии

Хочется уподобиться дотошным летописцам и упомянуть всех, кто работал в отделе фельетонов в конце 1966-го и захватил самое начало 1967 года — года рождения «Клуба ДС»: Юрий Алексеев, Валентин Полонский, Владимир Панков и Владислав Смирнов. Первые трое ушли из редакции почти мгновенно, а Владислав Матвеевич Смирнов, опытный фельетонист, умный, желчный, ироничный человек с достаточно изломанной судьбой довольно долго еще работал. Я ему многим обязан, мы впоследствии близко подружились. К несчастью, несколько лет назад его не стало. Недолго в «Клубе» работал и Александр Иванов, но, думается, в биографии Александра Александровича это был совсем небольшой эпизод.

Но пора переходить к главным действующим лицам, проработавшим долго и юридически и фактически создавшим. «Клуб», тот «Клуб», который имел (не побоюсь этого слова) феноменальную популярность у читателей. Итак: Виктор Васильевич Веселовский, завотделом. Крупный рыжебородый человек. Тонкий политик, прекрасно умел и царствовать, и править. Пользовался большим уважением как наверху, так и среди простого народа — юмористов. Никогда не повышал голоса, но мог одним словом мгновенно усмирить разбушевавшуюся вольницу гениев — авторов, у которых ничего святого не было и языки распускались до беспредела. Когда начинало попахивать политической статьей, тут-то Виктор Васильевич и проявлял твердость. Короче, «отбирал у детей спички». Писать о человеке, с которым живешь в одном городе, встречаешься и перезваниваешься, очень трудно. Прости, Витя! Я это делаю с чувством искреннего подхалимажа!

О другом же человеке я могу писать более раскованно. Вот уже 17 лет мы не перезваниваемся и тем более не живем в одном городе (о чем лично я очень жалею).

Илья Петрович Суслов — заместитель Виктора Васильевича. Ничего общего не имел с Михаилом Андреевичем. Как говорится в одном анекдоте, «даже не однофамилец».

Вот кому я обязан, можно сказать, почти всем. Он меня «открыл» (те несколько публикаций, которые у меня были до «Клуба», не считаются), он меня приветил, он меня всячески поощрял и опекал. Когда я приносил что-нибудь новое, практически все шло «с колес», а когда Илья Петрович еще и читал принесенное вслух вечно толпящемуся в комнате народу — высшая степень признания и похвалы, — я чувствовал себя самым счастливым человеком на свете. Уверен, что не я один. Читая что-нибудь очень удачное. Илья Петрович похохатывал и говорил: «Упыри! Чудовища!» Это тоже была высокая похвала.

Человек энергичный, влюбленный в дело, он получал, по-моему, физическое удовольствие от удачного материала. Полная противоположность Веселовскому — нервный, взрывной, беспощадный в гневе, непрощающий. Он отбирал практически все материалы, «лепил полосу», делал «Клуб» (вкус у него был прекрасный), но… Но «пробивал» все это у начальства (а пробивать в то время приходилось практически все), как правило, уравновешенный, тонкий знаток «начальственных душ» Веселовский. Они ссорились, спорили, но долгое время были настоящими единомышленниками в деле.

Несколько раз я попадал под горячую руку Илье Петровичу — он назначал мне самые невероятные наказания.

Приведу характерный случай. Как-то раз один известнейший и старейший поэт, отличавшийся абсолютно верноподданническим творчеством, принес в «Клуб» стихи, в которых был так называемый второй смысл, превращающий их в очень острые и смелые по идее. Сам старик