Какого-либо страха, принципов и видимости тьмы.

Так мысли вот летали, в то время как клетки отдыхали, наслаждаясь пиром за столом:

Там был я, Афродита, Ясони и Венера.

В бокалах блестела вода из реки Лета.

Так же лежали кисти винограда.

И лепестки увядших роз из Гулистана позади меня.

И Афродита воспела в оргии от созерцания,

И она же закричала: вот эталон любви!

И Ясон, в придачу к этому, свой голос яркий, облек в смысл величавый и сказал: «Смотри! Смотри: их чувства- волны, а так же Мариан (впадина)! да и в принципе, Золотое руно- их отношения, соитие Агапе, Строге, Эрос, Мании, Людус и Прагмы!»

Я же молчал, слушал «в пол уха».

А мысли были заняты лишь ей.

Я зеркало достал из-под зада.

На себя смотрел.

А мысли снова в полете крылья отрастили. и полетели, уводя от стола:

«Какое ж тело великолепно.» произносил я тихо о себе.

И медленно, словно лениво,

Голову свою я наклонил.

И блеск от света, отошедших от тела,

В зеркало попав ударил в глаз.

«Ай, как больно, но при этом- великолепно. мое тело жемчуг, шелк, что тут уж сказать»

После чего меня настигли воспоминания:

Ее наружность куда величественней моей.

Но кто уж знает, может я ошибся. чувства?

— Они способны правду новую сотворить.

Они способны с транс ввести, сон и упоение.

И после окажется, что ты чувствами пленен.

И вот, закончив размышления. я встал из за стола.

Отошел от Афродиты, Ясона и Венеры.

Все так же, не слушая со всем вниманием их.

Они пленили меня, просили возвратиться.

Но я уже был почти у Гулистана

На смертном одре

На смертном одре он.

Толпа- во круг него стояла.

Она взирала зоркими глазами.

А он бархатными лишь мог:

«Посмотрите, *кхх… братцы,

Что со мной сделала Судьба! мои руки! о, мои руки! пожалейте же меня!»

И голос к небу возопил,

И руки на сердце положил.

И кто-то сзади прошептал:

«Фу… протеолиз у него, походу.»

И все смотрели, словно попали в кинематографию без друга- слов.

Он их не просил, но они все же,

Прониклись угрюмостью лика своего.

А желать обозревать это

Полуживой и не помышлял.

И после минутного, казалось, молчанья.

Из груды тел, протиснулось озаренное лицо:

«Я знаю, кто тебе поможет.»

Предсмертный широким взглядом посмотрел и проговорил:

«И кто же это, не томи».

Пусть пре до мной предстанет он!»

«Но ser, тут такое дело:

Вы сами должны явиться к нему.

Но на предсмертном одре, умирающий крикнул:

«Сгинь, мразь, я не могу!

Не видишь ли что ли?! я же калека!

Идти не могу. ноги гниют!»

И тут же его выгнали с квартиры.

Немного возни…

Немного возни и вот снова-

Кино без слова.

И вот снова, зоркие зеницы,

И отсутствие рук.

На следующий день он умер.

А толпа? эх, если б обомлела она.

Его тело весело в прохожей.

А рядом с ней- опрокинутый стул.

И в толпе прозвучал диалог лепетом:

«Он сам?

— Сам.

— Дошел.

— Да, дошел»

Суета все и томление духа.

Суета все и томление духа.

Все что под солнцем творит человек.

И каждый вздох будучи смыслом

Обречен скитаться в поисках цель.

И мозг непостижимым образом,

Способен употребить радость… что он есть.

Смысл- вот вопрос существования.

Либо мы есть, либо нас нет…

Эх… давненько я не внимал слов таки.

«Не знакомый очень старый их сказал:

Ни что не имеет никакого значения,

Да и мозг… эх… разве ты есть?»

Сущность изменена, но не во всем.

Мы не стали богами.

Да и возможно ли увидеть хоть раз

Существо, что не дремлет в утробе.

В утробе же тот, кто в теле живом, преисполнился в умерщвление.

Оно не живет, но тело хочет лишиться понимания сего.

И я заключенный, тоже, полуживой.

Только вот в ином направлении:

Тело… мертво, но разум живет.

И от этого невыносимо плохо.

И вновь вопрос о смысле жизни

И вновь вопрос о удовлетворенности ей.

Разве жить можно в смерти:

Я всегда хочу умереть.

Осталось дождаться лишь лета.

И я обрету покой?

Иван

Однотипен он внутри,

И с наружи та же тема.

Но в глазах, в отличие от толпы,

Нет страха, только сила,

Сила мыслей:

Если надо/захотел- не колебься, как Декарт.

И философией такой живя,

Иным человеком стал, меня тем увлеча.

Её лицо

Её лицо подобно богу,

Что никому не передать.

Глаза, глаза, о боги!

Лучше б не видела их я.

Ведь они прекрасней неба.

В них космос и земля.

И свет сапфира, словно солнце,

Ослепляет вновь меня.

Она была похожа на икону матери святой.

И я поэтому, в мучениях, от неё движения ждал.

Прошло не много времени, хоть и казалось, в ожидании,

Мученье долгим для