Ясно представить себе, как они с женой входят в двери аэропорта.

Нажать кнопку.

Негромкий свист инъектора и такая привычная, почти неощутимая боль в шее. Чуть меньше минуты спустя в мозгу словно разливается ледяная газировка, холодя и покалывая, а потом…

* * *

Господи, как же она красива. Он пропустил ее вперед, через рамку металлоискателя, прошел следом следом, и рамка запищала. Секундная заминка, охранник взмахнул ручным металлоискателем и убедился, что из металла на нем только пряжка ремня. Очередь к стойке регистрации, игривые разговоры ни о чем, взгляды и прикосновения, смех и молчание в ожидании регистрации.

«Не улетай! Не улетай! Не улетай!»

— Не улетай.

В этом месте он, сегодняшний он, наблюдающий за ними из смрадного темного будущего, каждый раз на секунду замирал. В груди становилось тесно, воздух отказывался входить в легкие. Каждый раз ему казалось, что именно тут что-то изменилось. Интонация, взгляд или что-то более тонкое, чем интонации и взгляды. Незримая телепатическая связь, которая всегда существует между двумя влюбленными. Именно тут точка опоры, способная перевернуть не просто мир, но сам ход времени.

Что-то изменить.

— Хорошо, — легко согласилась она, — поехали домой. Билет вернуть уже вряд ли получится, но ничего. Не обеднеем.

В который раз он замер в надежде, что именно теперь они действительно повернутся и уйдут. Сядут в машину, уедут домой и через тридцать пять минут войдут вместе в их квартиру и, наверное, займутся любовью, пока обломки авиалайнера будут догорать под мелким моросящим дождем.

Но вместо этого подошла их очередь, и она, дурашливо улыбаясь, щелкнула его по носу.

— Как маленький. Два дня без меня не можешь.

— Не могу, — послушно кивнул он, подходя вместе с ней к неулыбчивой служащей аэропорта, — не хочу без тебя. Даже два дня.

Он вздохнула и отдала документы.

— Я тоже не хочу. Надо. Два дня — это недолго, — она вскинула глаза и немного натянуто улыбнулась. — Мы переживем.

В ее глазах бился страх. Он не видел его в тот последний день, но отчетливо видел сейчас. Страх, знание, мольба.

Как она могла знать? Это ведь всего лишь воспоминание, откуда знание в ее глазах? В тот миг — как?

Иногда ему снился сон. Обычный сон, в котором он видел то, чего видеть не мог — как она уходит по длинной кишке посадочного коридора к самолету. А он стоит за толстым стеклом и кричит ей вслед, пытаясь предупредить, остановить. Она в последний раз оглядывается, прежде чем исчезнуть за поворотом коридора, и в ее глазах опять пульсирует страх.

В этих снах он начинает биться всем телом о толстое прозрачное стекло, и оно трескается, осыпается на него острыми ранящими осколками. Но за ним оказывается новое, и новое, и новое… И ее самолет отрывается от взлетной полосы, уходя в недолгий получасовой полет.

Через это стекло он и сейчас наблюдает за неумолимым танцем прощания. Последние объятия, каштановые локоны покачиваются в такт шагам, последний взмах рукой, и вот он шагает по парковке…

* * *

Узы реколлектора крепки, но не всесильны. Он рвет прочную паутину воспоминания, выныривает в смрадное настоящее и сдавленно хрипит. Встает, не обращая внимания на боль, яростно пинает единственный в комнате стул, бьет кулаками в стену, опрокидывает прикроватную тумбочку. Злость и отчаяние просят выхода, рвутся наружу криком, но он лишь стискивает зубы так, что они хрустят. Короткая вспышка ярости отнимает все силы, ноги подгибаются.

Все бессмысленно. Он сошел с ума. Или вот-вот сойдет. Что он пытается сделать, изменить прошлое? Это ведь безумие, все что он видит — это лишь записанное где-то в его голове воспоминание.

Почему она знает?

Одна ампула. Всего одна. Если он не смог понять это за два года попыток, если ничего не смог изменить, то не сможет и в этот раз. Несколько минут он боролся с охватившим его желанием просто выкинуть оставшуюся ампулу реколлектора и вколоть последнюю. Он все равно собирался это сделать, к чему эта пытка бессилием?

Инъектор сам ложится в протянутую руку, привалившись спиной к краю кровати, он долгую минуту смотрит на две оставшиеся ампулы. Последний раз увидеть ее. Но не в аэропорту, не там, где воздух пропитан страхом и отчаянием. Не там, где он ее подвел, где он так и не смог ее спасти.

Повинуясь внезапному импульсу, он дослал последнюю ампулу реколлектора, прижал дуло к шее и шагнул…

* * *

…в осенний парк. Совсем недавно закончился дождь, и парковая аллея была словно проложена через прозрачный янтарь, таким ярким желто-оранжевым светом наполняло ее теплое осеннее солнце, сияя на влажных, не опавших еще листьях кленов и рябин. Яркие блики прыгали по большой луже посреди аллеи, к которой сейчас приближались двое.

С одной стороны шел он, хмурый сутулящийся паренек в потрепанной кожаной куртке, джинсах и потертых черных кроссовках. Ткань кроссовок, да и джинс тоже, не сияла чистотой, искусственная кожа на воротнике куртки отслаивалась черными чешуйками, открывая тканевую основу. Сунув руки в карманы, вперив взгляд в мокрый асфальт, он шел тогда куда глаза глядят, переживая очередное разочарование, одно из многих в его юности.

Даже рассматривая это воспоминание изнутри, он толком не мог вспомнить, что именно его тогда так расстроило. Мог лишь удивляться тому, как слеп он мог быть, что не видел этого изумительного янтарного парка, ясного неба и той, что шла ему навстречу.

Девушка приближалась к луже с другой стороны, невесомо шагая стройными ножками в не по погоде легких туфельках. Каштановые локоны, осеннее пальтишко, стянутое на талии пояском, и глаза цвета ясного осеннего неба. Нет, в тот момент он не видел ничего этого, он смотрел в землю, юный дурак. Зато сегодняшний он впитывал сейчас те крохи, что позволяло уловить боковое зрение.

Вот они подходят к луже с двух сторон, вот он поднимает глаза, чтобы оценить расстояние для прыжка…

И видит ее.

Этот миг стал поворотным в их жизни, но кто мог об этом знать тогда? Ведь так легко было бросить хмурый взгляд на незнакомку, без разбега оттолкнуться и легко перелететь лужу, пойти дальше лелеять свою, без сомнения, глубокую обиду. Почему он этого не сделал тогда?

Не сделал.

Оценил ширину лужи, легкие туфельки и хрупкий вид незнакомой девушки. Прикинул, что там, где ему достаточно одного прыжка, ей понадобится хоть какая-то опора, иначе придется лезть в грязь возле асфальтированной дорожки, в обход.

Он был далек от рыцарских мыслей перенести ее