Ему повезло, что он пришел в Военную коллегию уже после смерти Сталина, сразу же, окунувшись в реабилитационные процессы. Историю о ржавых пятнах крови на протоколах допросов М.Н. Тухачевского я узнал в юности именно от него, а не парой десятилетий позже из перестроечных публикаций. В декабре 1953 г. он был запасным секретарем судебного присутствия на процессе Л.П. Берии и других. В это время они с моей будущей мамой отдыхали в подмосковном санатории «Лунёво». На фотографиях отец все время в военной форме — на случай оперативного вызова на процесс. И я никогда не сомневался в спекулятивности публикаций, в которых утверждалось, что Берия был убит сразу после ареста. Ну, а в 1955 и 1956 гг. отец был уже действующим секретарем судебного присутствия на тбилисском и бакинском процессах, которые и составили основной сюжет этой книги.

В начале 1970-хгг. отец стал писать статьи и книги. «Писательский зуд» охватил его после того, как было принято решение издать сборник статей о громких судебных процессах советского периода (заговор Локкарта, дела Савинкова, Власова, Паулюса…). Отец написал для него статью о судебном разбирательстве 1926 г., фигурантом которого был виновник гибели 26 бакинских комиссаров Ф. Фунтиков. Сначала она была опубликована в некогда популярном журнале «Человек и закон», а потом уже в том самом сборнике, получившем название «Неотвратимое возмездие» (1973 г.). Сборник получил хорошую прессу, выдержал еще два издания (1979 и 1984 гг.) и был переведен на болгарский и чешский языки. А отец погрузился в архивные розыски, результатом которых стали книги и брошюры «Расстреляны на рассвете» (1979 г.), которая была издана не только на русском, но и на азербайджанском языке (1984 г.), «Ушедшие в бессмертие» (1986 г.) и «Бакинская Коммуна и ее комиссары» (1987 г.).

Этот опыт пригодился отцу и в годы перестройки, и в новой России. Так, в 1990 г. он опубликовал брошюру «Высшие суды революции», а в дальнейшем сконцентрировался на теме сталинских репрессий. В 1997 г. была опубликована книга «Вплоть до высшей меры» о судьбах советских военачальников, а в 2001 г. «Репрессированное правосудие». Именно последнюю я ставлю в особую заслугу отца перед историей: в ней рассмотрены судьбы невинно пострадавших в военных юристов. Аналоги этой публикации мне неизвестны. После этого отец собрал еще 30 папок и тетрадей архивных материалов, но подготовить новую книгу ему помешала болезнь. Эти выписки я также передал в архив «Мемориала».

Но даже не в профессионализме отца проявились «правильные» гены его не столь уж далеких предков. Безусловная порядочность, способность однозначно воспринимать чёрное как чёрное и белое как белое, борьба за справедливость — вот далеко не полные общественно-значимые качества отца. Не могу не привести небольшую цитату из его письма маме, написанного в июле 1972 г. из военного санатория «Хмельник» в Винницкой области тогдашней Украинской ССР. «Только что имел “приятное” объяснение с одним из молодых черносотенцев, который предлагает Ойстраха, Рихтера […] вешать и ничуть не меньше. Выдал я ему по первое число, жаль через несколько балконов был от меня, а то бы получил он по физиономии (ей богу не сдержался бы)».

И при этом — тонкое чувство юмора, которое он в общем-то сохранил до своих преклонных лет.

А как он умел дружить, собирая близких и далеких — соучеников по СУЗА, ВЮА! Многие из его сокурсников в Военно-юридической академии стали друзьями на всю жизнь — будущий Председатель Военной Коллегии Верховного Суда СССР генерал-лейтенант юстиции Г.И. Бушуев, председатели военных трибуналов различных военных округов генерал-майоры юстиции М.И. Сергеев, М.Д. Токарев, Н.Н. Толкачев… Стены, помнящие этих и других военных юристов (именно, что стены, поскольку здание с обрушенными внутренностями, судя по всему, не может обрести хозяина) до сих пор стоит в Москве в отступе от красной линии Смоленского бульвара за домом 19.

Святым для отца был День Победы, когда с 1975-го он ежегодно, в течение более, чем четверти века отправлялся на встречу ветеранов в ЦПКиО.

Он был счастлив и в семейной жизни, в течение почти четырёх десятилетий пронеся любовь к моей матери — кандидату исторических наук Валентине Акимовне Смирновой (1927–1990), к сожалению, достаточно рано ушедшей из жизни. Не помню, чтобы хоть раз они ссорились по-крупному, но даже, если что-то не складывалось — отец просто ненадолго надувался и общался короткими фразами. Ни шума, ни тем более, крика. В семейной жизни отец был типичным «подкаблучником», впрочем эта роль ему самому нравилась. Ему было важно угодить любимой женщине во всем — тяжёлой физической работой, уборкой квартиры, лепкой пельменей, мытьем посуды, наконец. А его отношения с тёщей, моей бабушкой преподавательницей биологии Марией Николаевной Калужиной (1901–1979) были идеальными — он ласково называл ее «мамкой». Единственный как бы конфликт возник, когда у бабушки в 1976 г. случился инсульт, и она попросила пригласить в дом священника. Отец, крещеный, но член партии с 1944 г., не одобрил эту идею.

Впрочем, вот еще один факт того же порядка: очень легко перешагнув Сталина, отец не перешагнул Ленина, так и не осознав, сколько вреда причинила эта «сладкая парочка» стране, так и не поняв порочность созданной ими системы. И на всех выборах новейшего времени он голосовал исключительно за КПРФ и её кандидатов — будь то кандидат в Президенты или в депутаты муниципального собрания. Впрочем, многие из того поколения остались на рубежах XX и XXII съездов КПСС и, если можно так выразиться, «советской весны».

Работа над рукописью книги потребовала определенных усилий. Дело в том, что в моем распоряжении была машинописная копия, причём не первый ее экземпляр. Поэтому пришлось осуществить постраничное сканирование рукописи. Потребовалась также определенная несущественная редакция рукописи. Мной был также подготовлен именной указатель. Во всём остальном это оригинальный текст отца.

Вообще, читая книгу, порой мне было страшно, ибо государство, называвшее себя социалистическим, очень недалеко ушло от восточных деспотий. Отравления, тайные убийства, изощрённые пытки — всё это находилось в арсенале органов государственной безопасности страны. Но всё это использовалось не против врагов режима, а против двух категорий граждан — во-первых, соратников, которые по тем или иным субъективным причинам выпадали из доверия Сталина и его присных. Во-вторых, это обычные люди — рабочие, колхозники, интеллигенция, которые под пытками давали показания, на основе которых можно было делать выводы о наличии в стране огромной пятой колонны.

Вот этих-то жалко больше всего. Ибо, что касается первых, то они, мягко говоря, во многих случаях они были ничем не лучше своих палачей. Развратник и сластолюбец А. Енукидзе, «северный диктатор» Зиновьев, пачками посылавший людей на расстрел, фабриковавшие дела чекисты из команд Ягоды и Ежова… Или вот, скажем, один из расстрелянных заместитель наркома просвещения Абхазской АССР A.M. Цхомария, по воспоминаниям учителя И.Т. Колбая «направо и налево швырял […] учителями Абхазии»[6]. Даже интеллигентному А.И. Рыкову мы обязаны Постановлением СНК СССР от 2 ноября 1923 года «Об организации Соловецкого лагеря принудительных работ», которое он подписал в качестве заместителя председателя Совнаркома.