Вот что, ребята, поеду-ка я с вами в Ле-Мюро. Чем меньше я буду дома, тем лучше.

Она скользнула в постель. Это была ее постель. Как-то не получалось сказать: наша. Ивон говорил просто "постель". Она старалась не дышать, но Ивон заворочался, что-то пробормотал. Она застыла. Как бы она хотела сделать так, чтобы он исчез. Сгинь, Ивон, растворись. Увидимся завтра. Отвали куда-нибудь, дорогой. По крайней мере, на эту ночь. Лу не видела в темноте его глаз, да и лицо различала с трудом. Но его дыхание вновь стало ровным. Он спал.

Она вытянулась на спине, медленно, сантиметр за сантиметром. Сказала себе: надо заснуть. Утро вечера мудренее. Напрасный труд, мысли неслись со скоростью двести километров в час, правая нога выжимала газ, руки удерживали руль, напряжение отдавалось в плечах, в спине, даже мышцы живота сводило от этой гонки. Почему, ну почему я удрала оттуда? Ведь я могла остановиться. Я всегда останавливаюсь. Девушка, готовая остановиться, готовая помочь, профессия которой предполагает внимание к другим. Но я нажала на газ. Как бы то ни было, ясно одно — я и не думала останавливаться. Я удирала. Так решила моя ступня или страх, не знаю что, но вовсе не я.

Так или иначе, сделанного не воротишь. Машина разбилась у нее на глазах, и, вместо того чтобы остановиться, Лу поспешила уехать. Она, конечно, могла бы сказать: я не нарочно, я ничего не хотела, ни о чем не думала, понимаете? Это произошло помимо меня. На что ей бы ответили: побег с места происшествия. Неоказание помощи пострадавшим при автоаварии.

Другие конечно же остановились. Она была свидетелем номер один, но, разумеется, не единственным. Летом, в полночь, многие выбирают путь через тоннель Альма. И они остановились, да и не могли не остановиться, став свидетелями серьезной аварии. И все видели ее маленький "фиат", единственную уехавшую машину.

Хуже всего, что и ей ничто не мешало остановиться. Чем больше она об этом думала, тем отчетливее ей представлялось, как она первая останавливается, зовет на помощь, перекрывает движение, делает все, что положено делать.

Наверно, уже третий час. Ноги сводило от напряжения. Лу боялась пошевелиться. Как бы она хотела быть этой ночью одна. Вот уже три месяца, как Ивон переехал к ней, но она так и не смогла привыкнуть к этому. Нет, она не жалела о том, что дала ему ключи.

Она жалела о том, что все произошло — так, как произошло. Вернее, о тех месяцах, когда этого еще не произошло. Мне нравилось звонить ему: пообедаешь со мной? Или когда он мне звонил: пообедаем вместе? Хотя мы и так обедали вместе каждый день. Теперь это даже не обсуждалось, уславливаться было не о чем: все уже решено. Мы обедаем вместе каждый день, спим вместе, завтракаем вместе. А утром мне так хочется побыть одной.

Она только повернула руль, неужели от этого автомобиль может вынести с дороги? Секундное столкновение — и машина становится неуправляемой, ее бросает влево, вправо, а водитель уже ничего не может сделать. И столкновение-то ничтожное, всего лишь стоп-сигнал, царапина…

Впрочем, Лу даже не была уверена, что повернула руль влево. Может, все было наоборот, может быть, она повернула руль вправо, чтобы пропустить летящую на огромной скорости машину.

В результате ее задний фонарь оказался на пути этой машины.

И потом, она не была уверена в том, что вообще повернула руль. Ее подбросило, она запомнила какое-то движение своих рук на руле. Какое-то короткое движение, рывок — разве так поворачивают руль?

Ей хотелось кричать: я ничего не сделала! Я ехала домой, со скоростью пятьдесят километров в час, и что же — теперь, два часа спустя, я не могу спать, в голове мелькают чудовищные картины, ломит все тело. Я не сделала ничего плохого, только подскочила на сиденье — это ведь не преступление. На меня летели со всей скоростью, в меня чуть не врезались. Это мне следовало бы жаловаться.

В три часа она встала и выпила могадон. Она не собиралась прислушиваться всю ночь, не позвонят ли в дверь жандармы. Придут так придут, главное сейчас — уснуть.

Она зажгла лампу на кухне. В этот час она уже не боялась разбудить Ивона. Если он спросит, в чем дело, она скажет ему правду, что не могла заснуть и что передумала насчет завтрашнего дня. Вырвав листок бумаги из блокнота, она написала: "Три часа утра. Не могу сомкнуть глаз. Печеночный приступ или что-то в этом роде. Постараюсь отоспаться утром. Извини, что не поеду с тобой в Ле-Мюро". И приклеила листок кусочком скотча на зеркало над умывальником.

К счастью, завтра, в воскресенье, у них серьезная тренировка, чуть ли не соревнование с такими же фанатами, помешанными на гонках. Ивон не предложил Лу подняться на борт, она должна была присутствовать просто как зрительница.

* * *

Вставая с постели, он разбудил ее. Очнувшись после глубокого сна, Лу лежала с закрытыми глазами, притворяясь, что спит. Ему, как и ей, нравилось вставать одному, он пил кофе, брился, а потом приходил будить ее. Но сегодня он тихо закрыл дверь спальни.

Чуть позже она услышала, что он уходит, вызывает лифт. Внизу, под окнами, завелась машина — конечно, машина Ренана.

Лу не удалось снова заснуть. Есть ли надежда, что ее не найдут? Страх уже не так сковывал ее, как ночью, несколькими часами раньше. Скорей всего, по осколкам заднего фонаря можно установить марку машины. И то не факт. Как они могут знать наверняка? Разве у всех машин не более или менее одинаковые задние фонари? В любом случае одно дело — установить марку и совсем другое — найти саму машину, причастную к аварии. Нет, главное не в этом, главное — успел ли кто-нибудь записать номер "фиата". Если да, то у нее нет и дня — еще до вечера к ней явится полиция. Какого там дня — и двух часов нет. Вопрос надо поставить по-другому. Какова вероятность того, что заметили ее номер? В полночь, в тоннеле. Где не было пешеходов, очевидцев происшествия, которые могли бы записать номер беглеца.

Радар, все дело в нем. Если там в углу был радар и фиксировал проезжавшие машины — она влипла.

Ночной страх понемногу рассеялся. Если ее найдут, она все расскажет как есть: что ее охватила паника, потому она и сбежала, но, кроме этого, ей не в чем себя упрекнуть; она как раз собиралась пойти в ближайший комиссариат, чтобы сообщить о случившемся.

С тяжелой головой она встала и распахнула окна. Погода была чудесная. Августовское воскресенье. Тридцать первое августа.

На ночном столике Ивона остался номер "Парусов", раскрытый на статье "Как установить спинакер на выносном бушприте". На полу, перед дверью в спальню, лежала записка: "Спи, моя Лу, выспись как следует. Поправляйся. Вернусь после полудня".

Лу прижала записку к щеке. И все же порадовалась тому, что может спокойно собраться с мыслями.

Ей впервые пришло в голову, что, в сущности, проще всего было бы пойти в полицию. Как-нибудь вывернуться: "Я была потрясена, растерялась, иногда трудно понять, почему ты поступаешь так, а не иначе; вернувшись домой, я рухнула в постель, только сейчас начинаю приходить в себя".