— Ну уж нет, — решительно заявила мексиканка, и в голосе у неё зазвучала сталь. — Найдите своих предков, и пишите про них всё, что вам вздумается, а моих оставьте в покое!

— Ладно, как скажете, — уныло согласилась я.

Несмотря на обещание, данное Альде, история романтической любви Беатрис Тупакьюпанки и испанского капитана продолжала меня интриговать. Сделав ещё пару безуспешных попыток вытянуть что-либо из своей преподавательницы, я сдалась, и решила обратиться за информацией к более сговорчивому источнику, а именно к её дочери Аделе. Приняв это мудрое решение, я набрала номер подруги.

— Ирина, привет! — обрадовался моему звонку Бобчик, жених Аделы. — А Аделы нет. Она уехала на остров Бали. Вернётся только через неделю.

В отличие от суровой и добродетельной во всех отношениях Альды, питавшей почти патологическое отвращение к красивым представителям сильного пола, как к существам самовлюблённым, ненадёжным и безответственным, Адела подобного отвращения не испытывала. Красивые мужчины ей нравились, но ещё больше ей нравилось нравиться красивым мужчинам. Впрочем, при её молодости, обаянии, огненном темпераменте и врождённой склонности к кокетству это было не трудно. Адела нравилась всем — и красивым и некрасивым.

В совершенстве владея испанским языком, она активно вращалась в среде обитающих в Москве латиноамериканцев, с азартом разбивая сердца чилийцам и боливийцам, эквадорцам и уругвайцам, никарагуанцам и парагвайцам.

Проучившись пару курсов в университете Дружбы Народов, Адела бросила его. Некоторое время она проработала официанткой в латиноамериканском ресторане, а затем устроилась танцовщицей в ночной клуб "Кайпиринья", где и познакомилась с Бобчиком, очень богатым "новым русским".

На самом деле Бобчика звали Димой, но, поскольку его фамилия была Бобовский, все почему-то с детства называли его Бобчиком.

Для любой нормальной девушки Дима Бобовский вполне мог бы стать идеалом мужчины. Он был высок, белокур, красив, богат, хорошо воспитан и, что ещё более важно, обладал столь редким для "нового русского" спокойным и добродушным характером. Одним словом, он составлял полную противоположность Аделе, для которой любовь означала всепоглощающую страсть, сопровождающуюся бурными ссорами, волнующими примирениями, сценами ревности, достойными Отелло, и прочими столь любимыми кинорежиссёрами и создательницами женских романов атрибутами.

Бобчик ссориться не любил и не умел. Он давал Аделе всё, что способен дать мужчина, кроме одного — он был неспособен вести себя, как страдающий от патологической влюблённости полуграмотный гаучо из очередного душераздирающего латинского телесериала.

Адела называла Бобчика малохольным и работала за двоих, превращая их семейную жизнь в причудливую смесь трагедий Шекспира с комедиями Лопе да Вега и современными любовными мелодрамами. Впрочем, раз Бобчик это терпел, видимо, ему нравилась такая жизнь. Его совместное сосуществование с Аделой можно было назвать как угодно — невыносимым, ужасающим, убийственным или опасным для здоровья, — но только не скучным.

— Так значит Адела на Бали, — констатировала я. — А ты почему не с ней?

— Работа, — вздохнул Бобчик. — Кроме того, мы с Аделой опять поссорились.

— Об этом ты мог бы и не упоминать, — усмехнулась я. — Если вам удастся прожить мирно в течение недели, об этом событии непременно сообщат в сводке международных новостей. Чисто из любопытства — из-за чего вы поцапались на этот раз?

— Ты не поверишь! — сказал Бобчик. — Теперь она утверждает, что в её жилах течёт королевская кровь, и я должен оказывать ей соответствующее уважение, то есть вставать, когда она входит в комнату, называть ей "принцесса" или "ваше высочество" и всё такое прочее.

— Понятно, — заметила я. — Альфонсо Третий и Атауальпа Тупак Юпанки Инка Четырнадцатый.

— Ты уже знаешь? — удивился Бобчик. — Может и мне стоит потрясти своё генеалогическое дерево? Вдруг я тоже окажусь принцем?

— Бессмысленно, — покачала головой я. — Всё равно Адела скажет, что её родственники лучше твоих.

— Это точно, — уныло согласился Бобчик. — Её не переспоришь.

— А когда Адела вернётся? — спросила я.

— В следующею субботу вечером, — ответил Бобчик. — Если хочешь, приезжай в воскресенье к полудню. Адела как раз к этому времени проснётся.

— Договорились, — сказала я.

Телефон зазвонил в три часа утра. Его отвратительное дребезжание раздалось как раз в тот момент, когда мне снилось, что Беатрис Тупак Юпанки, приревновав своего мужа к дочери Монтесумы, швыряла в него золотыми кастрюлями и тарелками, а наблюдающая за этой сценой Альда с весьма недовольным видом внушала им, что её предкам не пристало вести себя столь неподобающим образом.

Я с трудом разлепила налитые свинцом веки и недоверчиво уставилась на часы, гадая, кому это пришло в голову пообщаться со мной в столь неурочное время. Долго гадать не пришлось. Это была Адела.

— Адела? — удивилась я. — Тебе известно, который час? Откуда ты звонишь? Ты же, вроде, должна быть на Бали.

— Я и есть на Бали. Ты не поверишь, что со мной произошло!

— Догадываюсь, — мрачно сказала я. — Ты снова влюбилась. Дорогая, я безумно счастлива за тебя, но сейчас в Москве три часа ночи. Позвони мне в десять, хорошо? Я с удовольствием тебя выслушаю.

— Ты не понимаешь! — в голосе Аделы прозвучали истерические нотки. — Я в тюрьме. Я арестована за убийство!

— За убийство? — тупо переспросила я. Спросонья я плохо соображала. — Ты что, выбросила из окна неверного возлюбленного? Или скормила его акулам?

— Нет. Всего лишь выпустила ему кишки коротким самурайским мечом.

— Адела, — раздражённо сказала я. — Я обожаю тебя и твоё чувство юмора, но только не в три часа ночи. Ты, конечно, способна на многое, но вспарывать людям животы — это явно не твой стиль. Придумай что-нибудь получше.

— Да проснись же ты, наконец! — яростно заорала Адела. — Ты что, не понимаешь? Меня арестовали за убийство! Естественно, что я этого не делала! Я же не сумасшедшая, чтобы устраивать подобные розыгрыши в три часа ночи! Я в чёртовой вонючей индонезийской тюрьме! Сделай же что-нибудь! Вытащи меня отсюда!

— Ты что, на самом деле в тюрьме?

До меня постепенно начинало доходить, что это действительно мало похоже на шутку.

— Да в тюрьме я, в тюрьме! Сколько ещё раз я должна это повторить, чтобы до тебя, наконец, дошло!

— О, господи! — выдохнула я. — А Бобчик знает?

— Ничего он не знает и не узнает. Ты должна вытащить меня отсюда до субботы.

— Но как? Что я могу сделать из Москвы? Тебе в первую очередь нужно найти хорошего адвоката. Давай, я позвоню Бобчику. Он всё организует.

— Я же говорю тебе, что он ничего не должен знать. Видишь ли, меня арестовали при несколько компрометирующих обстоятельствах…