работа должна достаться мне, чего бы это ни стоило! Было такое чувство, что у меня больше не будет блестящей возможности, подобно этой, в ближайшее время. А между тем, бабушке регулярно нужны были дорогостоящие лекарства. Да еще и Василиска осенью должна была пойти в первый класс — столько всего нужно купить младшей сестре перед началом учебного года…

Я окинула себя субъективным, оценивающим взглядом, прикусив губу. Я никогда не считала себя выдающейся красавицей. Возможно, я была мила и симпатична — этакая девчонка из соседнего двора. Но сегодня со мной все было в полном порядке: начиная с волос, уложенных элегантными локонами, и спокойного макияжа в нюдовом стиле и заканчивая моим стильным брючным костюмом, купленным на последнюю стипендию.

«Было рискованно — беззаботно тратиться на пару кусков ткани. Надеюсь, что это окупится с первой зарплаты управленца…»

От моих мыслей меня оторвал телефонный разговор соблазнительной блондинки напротив. Не то чтобы эта дама стеснялась своего общения с кем-то. Она разговаривала нарочито громко, обращая на себя недовольные взгляды своих конкуренток.

— Да, я уже тухну здесь больше часа!

…

— Может, мне просто ворваться в кабинет и заявить о себе?!

…

— Ты же знаешь, я не люблю, когда меня заставляют ждать!

…

— Кстати, я слышала, что у большого босса чертовски горячий сыночек! И он тоже вроде как работает здесь! Так что… Я бы хотела познакомиться с ним и установить тесный деловой контакт…

Блондинка манерно хихикнула в трубку, заставив меня слегка усмехнуться ее бесцеремонности…

***

Мое терпение было уже почти на исходе, а нервы натянуты как струны, когда я наконец услышала свое имя из уст секретаря:

— Майя! Савицкая! Вас ожидают!

Я сделала глубокий вдох и поднялась с места, окинув быстрым взглядом опустевшую приемную. Максимально уверенной походкой я двинулась в направлении кабинета руководителя. Сердце стучало о ребра, готовое пробить мою грудную клетку. Еще чуть-чуть, и у меня началась бы гипервентиляция от волнения. Но мне удалось взять себя в руки. Я ждала этого момента долгих три часа и шла получить свою первую настоящую работу.

…Кабинет моего потенциального непосредственного начальника Бориса Николаевича оказался, к моему изумлению, не сказать что напыщенно шикарным. Конечно, здесь чувствовалась рука талантливого дизайнера интерьеров. Отделка помещения и мебель — все из дорогих и качественных материалов. Но тут не было характерной демонстрации роскоши. Едва я переступила порог кабинета, меня окутала аура уюта и комфорта…

— Итак, Майя… Будучи такой юной, помимо высшего профильного образования по специальности «Гостиничное дело», вы имеете довольно внушительный послужной список… — сказал Борис Николаевич, пробегая глазами по моему резюме.

Я робко пожала плечами и улыбнулась. Моя рука машинально потянулась к уху, чтобы потеребить мочку и тем самым снять нервозность состояния.

«Успокойся, успокойся, успокойся…»

На вид Борису Николаевичу было около пятидесяти-шестидесяти лет, и он был очень хорошо сложен для своего возраста. Он был высок, и дорогой деловой костюм, вероятно, сшитый на заказ, скрывал поджарое телосложение. Но самое большое впечатление на меня произвело то, как его грубоватое мужественное лицо могло излучать такую искреннюю приветливость. Борис Николаевич моментально расположил меня к себе теплым звучанием своего низкого голоса и приятной мимикой. Когда он говорил, уголки его рта были изогнуты в легкой улыбке.

— Вы работали и официанткой, и бариста, и патронажной сестрой… И даже состояли в волонтерском обществе! Не буду скрывать, это впечатляет! — продолжил Борис Николаевич, качая головой.

Он встретился со мной глазами, и я почувствовала, что расслабляюсь от его доброжелательного взгляда.

— Да, у меня большой опыт… Так уж сложилась моя жизнь…

Борис Николаевич нахмурился, но это была не сердитость с его стороны. В выражении его лица читалась скорее немая заинтересованность. И я решила продолжить:

— Мои родители трагически погибли пять лет назад. Я тогда только поступила на первый курс университета. Мне пришлось взять на себя заботу о младшей сестре и бабушке…

Я старалась не смотреть на него. Обычно, когда я рассказывала историю своей жизни, я видела в глазах людей жалость. И это меня угнетало. Я не считала, что нуждаюсь в том, чтобы меня жалели. Но, решившись все-таки взглянуть на Бориса Николаевича, я не заметила той эмоции, которую привыкла наблюдать в такой момент у своих собеседников. Он смотрел на меня с… восхищением?

Борис Николаевич прочистил горло.

— Майя… Я хочу выразить вам соболезнования по поводу вашей утраты. Но также я должен признаться, что потрясен вами до глубины души. Я уважаю людей, которые не ломаются перед лицом неудачи и готовы брать на себя ответственность.

Я не могла не смутиться, услышав это. Мои щеки обдало теплом.

— Спасибо, Борис Николаевич.

— Больше всего меня интересует, как вы стали членом волонтерского отряда…

— О, это было пару лет назад! У дедушки моей подруги прогрессирующая болезнь Альцгеймера, и он вышел из дома и заблудился. Причем он умудрился так далеко забрести, что пришлось подключить волонтеров! Я просто не могла остаться в стороне. Так я и стала их членом на относительно постоянной основе.

Борис Николаевич выглядел искренне увлеченным моим рассказом, что не могло не подпитать моего энтузиазма.

— Ну а дедушку-то в итоге, как я понимаю, обнаружили, живым и невредимым? — спросил он, сверкая нетерпеливой улыбкой.

— Да! С нашей помощью его нашли меньше чем за сутки у одной добродетельной старушки. С которой он, кстати, и обрел вторую молодость! — с нескрываемой гордостью сказала я.

Борис Николаевич добродушно посмеялся. Но за доли секунды его веселость сменилась серьезностью.

— Майя…

Он не успел договорить, потому что дверь его кабинета внезапно открылась, и в помещение вихрем влетел мужчина. Молодой мужчина. Красивый мужчина. Он казался сильно взбудораженным. Его донельзя мускулистое тело было напряжено до предела, рискуя прорваться сквозь слабую защиту рубашки. Волосы цвета горького шоколада были слегка всклокочены. На широком лбу пульсировала вена. Густые брови были сведены. Ноздри раздувались. Губы сомкнулись в тонкую линию. Прежде чем отвести от него наполовину смущенный, наполовину испуганный взгляд, я заметила на его левой щеке шрам — как от глубокого пореза, идущий по линии скулы. Но этот рубец на коже не уродовал его, а скорее придавал определенную изюминку и без того выраженной мужественности этого Адониса…

— Отец, что за херня?! — пронесся по кабинету его хрипловатый вибрирующий голос.

— Максим, я занят…

— Да мне насрать!

Борис Николаевич откинулся в своем кожаном офисном кресле и принялся молча наблюдать за действиями своего сына — Максима. Тот, в свою очередь, в два длинных шага преодолел расстояние до сейфа и набрал комбинацию. Я в