Порой я подмечала, что болтаю, и останавливалась. Просто закрывала рот, но в голове поток слов всё равно не прекращался. Я стала воспринимать его как фон и иногда даже делала попытки погрузиться в эти бесконечные волны слов и выудить оттуда свои собственные. Однако, это всегда заканчивалось неудачей, пока я не услышала как-то раз непривычно отчетливую фразу: «А может и нет у меня собственных мыслей, может в моей голове пустота?» и успокоилась. Теперь мне кажется, что то были мои единственные мысли в жизни.

Случалось, что я хотела услышать то, что говорят голоса. Тогда я старалась слушать голову, но там была сплошная каша. Когда я начинала слушать свой собственный голос, выходило, что я часто повторяю одно и то же, чаще всего какую-нибудь бессмыслицу. Помню, однажды я говорила что-то о коровах… коровы, коровы, коровы… Полная ерунда. Так я и жила. Долго или даже очень долго.

Как-то раз меня отвели к врачу. Он стал меня обо всем расспрашивать, а я и не знала, что сказать. Не понимала, что его интересует. Если то, что я слышу, так я ничего не могу из этого понять, да и не пытаюсь. Если из того, что говорю, так я сама себя стараюсь не слушать. Если дело в соседях, так я говорю ровным голосом, не кричу, а шепчу даже. Я знаю, это нелегко, но мне иногда нужно разгружать свою голову, выбрасывать из нее слова, как мусор, а то я взорвусь или у меня голова лопнет. Ну что поделать, такая уж я. Доктор сказал, что мне нужно начать писать. Записывать, что приходит в голову и потом, не читая, выбрасывать эти листки. Это, говорит, гораздо эффективнее, чем болтать разное. Что ж. Если это им поможет, я могу и пописать.

Писать гораздо сложнее, чем я думала. Кстати, смотрите-ка, я думала. Это довольно сложно. И как только я села за тетрадь, то услышала голос доктора. Он смешался с остальными и тоже начал что-то вещать. Голосов стало слишком много, и я тут же закончила, не написав ни строчки.

Мне нужно было прогуляться и пустить ветер в голову, чтобы он просвистел и очистил ее от всякого вздора. Тогда я пошла на пристань. Там особенно сильный ветер, кроме того, у него есть свой звук.

Я шла и бормотала, когда вдруг в ушах начало немного свистеть. «Ветер, ветер, ветер», – услышала я свой взволнованный голос и тут же почувствовала сердцем, что обеспокоилась. Рядом кто-то был. Я обернулась. Облокотившись о поручень, на меня смотрел пожилой мужчина. Он выглядел потрепанным и старым, но глаза его были живыми и блестящими.

– Встречали ли Вы перекраивателя сердец?, – спросил он.

Вдруг, между своими голосами и его, я услышала голос птицы. Она жалобно пела о чем-то, и я смогла отбросить все другие шумы, чтобы расслышать ее получше. Крик был настолько пронзительный, что отозвался эхом в моем сердце, и тогда я впервые прислушалась к нему. Оно жило и трепетало. Я чувствовала его повороты, его игры в своей груди. Оно было словно маленький ребенок: непоседливый, любопытный… Оно жило активной жизнью и молчало, потому что еще не умело говорить, но это не мешало ему жить намного более увлекательно, чем мне.

Я захотела услышать его. Захотела разговорить, научить словам…  Но оно замирало… и с интересом билось дальше… в абсолютной тишине. Стало так тихо, что вскоре в ушах я начала слышать только глухие удары, которые молниеносно разлетелись по всей мне, заполнили всю меня, и тогда я стала своим сердцем.

Самолет

Мая выглянула в окно.

Казалось, что на улице прохладно и неуютно, хотя на самом деле – было довольно жарко… Это всё тучи, деревья и ветер, а солнце тут ни причем…

Она отодвинула стекло книжной полки и достала немного помятую книгу в темной обложке. Раскрыла её посредине и стала бегло читать. Прочла несколько страниц, открыла самое начало. Без интереса пролистала до самого конца и, будто разозлившись, швырнула на пол недалеко от себя.

Посидела немного, подумала, затем вскочила, подняла книгу и начала вырывать из нее по листку. И так до середины, пока не начались чистые листы. Из каждого листка сложила самолётик. Побросала их все на покрывало. Стянула вместе все четыре конца и поволокла к балкону.

Там, широко распахнув окно, она глубоко вдохнула и начала по одному выпускать самолетики в свободный полет. Она не смотрела как они словно белые птицы летят, кружатся или пикируют. Не смотрела куда они падают, где приземляются. Просто выбрасывала один за одним в окно, пока они не закончились.

Когда со всеми «белыми птицами» было покончено, Мая оделась и вышла на улицу.

Во дворе дети счастливые и довольные бегали с самолетиками в руках и изображали, видимо, какие-то военные действия. Кто-то пытался запустить их снова в воздух, кто-то держал самолет в руках и делал ими различные движения, создавая иллюзию полета.

Кто-то уже нашел большую лужу и попытался запустить самолетики там, толкая их палочками и носками своих сандалий…

Девушка села на лавочку и стала наблюдать. Она смотрела на счастливых, словно загипнотизированных новой игрой детей, и задумчиво улыбалась.

Мая представляла себе вечер, когда детишкам наконец нужно будет расходиться по домам… Как некоторые дети постараются придумать, куда спрятать свою добычу, чтобы поиграть завтра. Как другие детки просто бросят свои уже подбитые и разорванные самолеты просто так на земле или в грязной луже. И, наконец, как третьи дети, которые интересовали и волновали фантазию Маи больше всего, не захотят расставаться со своими игрушками и принесут самолетики к себе домой, в квартиру.

И вот там, некоторые родители станут ругаться на чадо, что он тащит в дом всякую грязь и выкинут самолетик в мусорку. Другие родители, вероятно, грозно посмотрят и попросят оставить эту находку в коридоре… Но, быть может, хотя бы один из всех этих родителей, возьмет в руки самолетик, принесенный ребенком, развернет его и прочтет то, что написано на листке…

Мысли и чувства из её дневника… Скомкает быстро и выкинет в мусорное ведро. Но уже лежа в постели, перед сном, обязательно вспомнит об этом и всего минуту подумает о ней… А больше ничего и не нужно.