Кадор находился примерно в четверти мили от этих двух городков Восточного и Западного Полдери, разделенных рекой Полдер, через которую был перекинут старинный мост. Я любила крутые улочки города, тянувшиеся к вершине утеса, откуда открывался вид на море. Там стояла деревянная скамья, на которую люди могли присесть, чтобы отдохнуть после восхождения. Я садилась там со своим дедушкой и уговаривала его рассказать мне истории о контрабандистах и береговых пиратах, специально заманивающих корабли на рифы, чтобы вызвать их крушение.

Мне нравилось бродить по берегу в поисках полудрагоценных камней, которые, по слухам, там попадались. Но видеть их мне удавалось только в окне лавки мистера Бандера, под надписью «Найдено на побережье Полдери».

Я была горда тем, что принадлежала к «людям из Кадора» — так нашу семью уважительно называли в Полдери.

Все это было моим. А кроме того, существовал лондонский дом. У нас было мало слуг: моя гувернантка мисс Браун, которая, конечно, пришла бы в ужас, если бы ее назвали прислугой; затем мистер Эмери — мастер на все руки, вдобавок занимавшийся нашим садиком, и миссис Эмери — повариха и экономка, а также служанка Энн и горничная Джейн. Таков был узкий круг домочадцев. Моя мать не любила церемоний, и, мне кажется, все слуги были преданы ей, ощущая себя частицей семьи. Между господами и прислугой не существовало непроходимого барьера, как в солидных семействах вроде семьи мистера Бенедикта Лэнсдона или у дядюшки Питера и тети Амарилис. На самом деле они не являлись дядей и тетей ни мне, ни даже моей матери. Они были уже старыми, и родственные узы связывали наши семьи несколько поколений назад.

Бенедикт Лэнсдон был внуком дяди Питера, так что существовало и такое звено.

Дядя Питер, хотя уже и очень старый, являлся весьма замечательной фигурой. Он был богат и занимался множеством дел, в том числе довольно загадочными; но он был личностью, внушавшей почтение всем.

Его жена, тетя Амарилис, относились к тем женственным созданиям, которые выглядят беспомощными и в то же время держат в руках управление семьей. Мы все ее очень любили.

Принимали они на широкую ногу, хотя дочь дяди Питера, Елена, и ее муж Мэтью Хьюм, хорошо известный политик, частенько должны были брать на себя функции хозяев дома во время приемов. Я любила эту семью.

Я помню случай из того периода, который я позже вспоминала как последнее лето, поскольку именно после Рождества этого года я впервые начала подозревать о грядущих событиях.

Мы с мамой тогда прибыли в Корнуолл. Патрик приехал вместе с нами, и мы проводили дни то в Кадоре, то в Пенкаррон Мэйноре. И мне, и Патрику нужно было какое-то время посвящать учебным занятиям, и по договоренности между мисс Браун и мистером Кленхэмом — наставником Патрика — эти часы были совмещены. В следующем году Патрик должен был отправиться в школу, и это предвещало большие изменения. Мы много ездили верхом, но всегда в сопровождении взрослых, что ограничивало нашу свободу. Поэтому мы проводили довольно много времени, тренируясь в прыжках на лошади и демонстрируя друг другу искусство верховой езды.

В тот день, о котором я рассказываю, мы находились вместе с моей матерью и, как это часто случалось, оказались возле пруда Святого Бранока.

Это мрачное, заросшее плакучими ивами место завораживало нас. Стоячие воды пруда были, по слухам, бездонными, а о самом этом месте говорили, что с наступлением темноты его лучше избегать. Полагаю, именно поэтому меня туда и влекло.

Как обычно, мы привязали лошадей и улеглись на траву, опираясь на валуны, кое-где торчавшие из земли.

— Возможно, это камни старинного монастыря, — сказала моя мать.

Мы не раз слышали историю о колоколах, которые якобы звонили, предвещая несчастье. Легенда гласила, что они покоятся на дне пруда.

Патрик, привыкший рассуждать логично, сказал, что если на дне находятся колокола, то пруд не может быть бездонным, на что моя мать ответила, что во всякой легенде можно найти слабые места, если хорошенько покопаться.

— Я не желаю искать слабые места, — заявила я. — Я предпочитаю верить, что в бездонных глубинах лежат колокола.

— Монастырь был уничтожен наводнением, потому что монахи свернули с пути праведного, — объяснила моя мать.

— Праведных людей у нас здесь сколько угодно, — заметила я. — Взять хотя бы старую миссис Пенни, которая живет возле пирса. Она следит за всем происходящим и уверена, что всех, кроме нее, после смерти пожрет адское пламя. Или, к примеру, миссис Полгенни ходит в церковь по воскресеньям целых два раза и пытается сделать из своей дочери Ли такую же святую, как она сама, так что бедняжка чахнет от тоски.

— Люди бывают очень странными, — сказала мать, — но к ним следует относиться терпимо. «Вынь прежде бревно из своего глаза…»

— Ой, мама, ты говоришь сейчас, прямо как миссис Полгенни, — сказала я. — Она всегда цитирует Библию, но, будь уверена, в своем глазу она не найдет и крошечной соринки.

Я мечтательно смотрела на пруд, пытаясь соблазнить маму на рассказ, который я уже не раз слышала: о том, как меня, совсем еще маленькую девочку, украла Дженни Стаббс, по сей день живущая в доме возле пруда. Все тогда решили, что я упала в воду, потому что на берегу нашли одну из моих игрушек.

— Они обыскали весь пруд, — сказала мать, и ее глаза расширились, словно она снова увидела прошлое. — Мне никогда не забыть этого. Я считала, что навсегда потеряла тебя.

Мама была слишком взволнована, чтобы продолжать, но я любила эту историю, часто слышала ее и знала, что было дальше: как Дженни Стаббс звонила в колокольчики, пытаясь отвлечь их от дома, где она меня прятала; с какой любовью она ухаживала за мной, считая, что я — ее маленькая дочка, которую она потеряла.

Патрику тоже нравилась эта история. Он не раз слышал ее, но никогда не проявлял нетерпения, если ее повторяли, так как знал, что я готова слушать ее сколько угодно. А Патрик с самого детства заботился о том, чтобы не задевать чужие чувства.

Именно в тот раз, о котором я упоминаю, во время нашего разговора, появилась сама Дженни Стаббс, главная героиня этой истории. Она вышла из своего дома и подошла к самому краю пруда.

Не заметив нас, она начала что-то напевать. У нее был довольно высокий пронзительный голос, который жутковато звучал над этими тихими водами.

Моя мать окликнула ее:

— Добрый день, Дженни.

Женщина резко повернулась, словно испугавшись.

— А-а-а, добрый день, мэ-э-эм, — сказала она.

Она стояла спиной к пруду, разглядывая нас. Легкий ветерок шевелил ее волосы, и выглядела она как-то странно, совсем непохоже на других.

— С тобой все хорошо, Дженни? — спросила мать.

— Да, благодарю вас, мэм. У меня все в порядке.

Она медленно подошла к нам, внимательно разглядывая Патрика и меня. Я ожидала, что ребенок, которого она некогда украла, должен вызывать у нее особый интерес. Но ничто не указывала на то, что я интересую ее больше, чем Патрик. Позже мама сказала, что Дженни, должно быть, уже забыла о тех давних событиях. Нам следовало помнить, что Дженни была странной, не такой, как другие; живя в выдуманном мире, она могла забрать чужого ребенка и при этом искренне верить, что это ее собственное дитя.