раскинувшимся желтым дворцом стоит император. Он не машет ей. Он не отводит взгляд. Она смотрит на него, пока дворец не исчезает из виду, и только тогда сует руку в карман и узнает, чтó он ей подарил.

Часть первая

Один

В 16:07 по североамериканскому восточному времени на адреса Миллеров приходит электронное письмо, сообщающее, что Хелен Ауэрбах умерла.

Эшли, старшая из трех внуков Хелен, разрывается, отвозя детей в школу и на внеклассные занятия — девятилетнего сына на футбол, одиннадцатилетнюю дочь на балет. Ее бесит, что их хобби настолько предсказуемы: мальчику спорт, девочке танцы. Почему Тайлер не может плясать, а Лидия — пинать мячик? Когда она задает этот вопрос, оба отпрыска смотрят на нее так, словно им за нее стыдно, как будто у нее горчица на кончике носа. В перерывах между поездками в школу, на стадион, в танцевальную студию, в химчистку за костюмами Райана, в приют для животных, где она работает волонтером, в продуктовый магазин Эшли один или два раза в день перекусывает в машине. Так что горчица на носу не исключается.

За несколько минут до получения письма Эшли мечтает, как развезет детей по их раздражающе предсказуемым кружкам, Райан уедет на работу в Манхэттен, а у нее выдастся спокойный час, когда дом будет принадлежать только ей; ужин она купит на фермерском рынке и выложит упакованные в фольгу блюда на кухонный стол, а семье скажет, что сама их приготовила. Она нальет себе бокал вина и наполнит ванну. Эшли никогда не нуждалась в одиночестве, напротив, даже боялась его. И никогда не была паникершей. Но с недавнего времени ванна или прогулка стали необходимой отдушиной посреди вечной необходимости притворяться, будто все отлично. Во время таких мирных передышек она расслабляется и убеждает себя, что пока рано волноваться по поводу судьбы мужа.

С заднего сиденья джипа раздается визг дочери, и, подняв глаза, Эшли замечает, как кулак сына разжимается, отпуская прядь волос Лидии. Потом звучит новый визг, на этот раз Тайлера, и вслед за ним крик:

— Мама! Лидия меня толкнула!

Эшли никогда бы в этом не призналась, но ее неизменно восхищает умение Тайлера спровоцировать потасовку и при этом всякий раз выставить себя жертвой. Это у него от отца. Эшли думает, что в жизни ему такое качество пригодится, но потом вспоминает, в каком положении оказался ее муж.

— Тайлер, отстань от сестры! — прикрикивает она на сына, встречая его обиженный взгляд в зеркале заднего вида, однако тут же чувствует вину. Она не имеет привычки кричать, по крайней мере на детей. Эшли начинает извиняться, но тут телефон бренчит, оповещая о входящем сообщении. Она опускает глаза на панель у рычага передач, где в подставке для стаканов стоит ее мобильник, и, прищурившись, читает тему письма на экране, давно покрытом сетью трещин, как паутиной.

«Хелен умерла».

Не может быть. Эшли берет в руки телефон. Ошибки нет — она все прочитала правильно.

— Мама! — Голос Тайлера нетерпеливо разносится по салону. Эшли отрывает взгляд от телефона и видит, как джип плавно движется к седану, ждущему у светофора. Она бьет по тормозам, но бампер джипа с грохотом врезается в стоящий впереди автомобиль.

За несколько минут до того, как Дебора Миллер — не Дебби, не Деб и не Дебра, ее имя состоит из трех слогов: Де-бо-ра — узнает о смерти матери, ее кожу протыкают десятки иголок. Честер, иглотерапевт, недавно ставший ее любовником, размашистым жестом, от которого по всему телу Деборы бегут мурашки, вынимает каждую иголку. Она ждет, когда он овладеет ею на столе, пристроившись сзади, но врач весь сеанс ведет себя удручающе профессионально, так что женщина начинает сомневаться, не померещился ли ей их роман.

Дебора наткнулась на Честера во время неудачного свидания вслепую с недавно разведенным мужчиной. Сразу же приняв материнский тон, она спросила у разведенца о его новой холостяцкой берлоге, новой бородке, новой спортивной машине, но ответов не слушала, поскольку поклялась больше никогда в жизни не связывать себя серьезными отношениями. Пока ее визави трепался о своем утреннем распорядке дня — тоже новом, — Дебора заметила мужчину, в одиночку сидящего около барной стойки. Длинный хвост волос лежал на спине, обтянутой спортивным замшевым пиджаком. Заинтересовавшись его лицом, Дебора уставилась в зеркало за баром. Она никогда не видела Честера без белого халата, и внезапно ее поразила его красота. Он поднял голову и задержал взгляд на зеркале, как будто тоже наконец разглядел ее. Одними губами Дебора прошептала: «Помоги мне», он бесовски улыбнулся и подошел к столику.

В тот вечер они не смогли даже выехать с парковки — так велико было их взаимное желание. Теперь же, спустя три недели, после нескольких романтических свиданий, он оставляет ее лежать голой на столе и даже пальцем до нее не дотрагивается, лишь сообщает, что ждет ее в приемной. Когда же она, полностью одетая, выходит туда, он заявляет, что с нее семьдесят пять долларов. Дебора колеблется, и Честер еще раз повторяет полную стоимость. Семьдесят пять долларов. В ожидании, когда она заплатит, он улыбается, причем без малейшей бесовщинки. Дебора, ошеломленная, уязвленная, протягивает кредитную карту и вовсю надеется, что на счете у нее хоть что-нибудь осталось. Честер отворачивается, чтобы провести оплату, и тут ее телефон жужжит. «Хелен умерла».

Хелен умерла?

За свои шестьдесят пять лет Дебора почти каждый день боялась смерти матери. Ребенком, когда они жили вдвоем, она просыпалась каждое утро с мыслью: «А что, если мама умерла?» — и сходила с ума от страха, пока не послышится звон посуды в кухне на первом этаже. Когда она подросла, а с головы Хелен не упало и волоса — не говоря уже об отсутствии доброкачественных опухолей, переломов костей или неизлечимых форм рака, — Дебора опасалась, что все эти напасти свалятся на мать одновременно. Однажды Хелен умрет. Но ее дочь не ожидала, что это случится сегодня, когда она паникует из-за недостатка средств на кредитной карте и безразличия Честера. Сама того не замечая, она начинает плакать. Иглотерапевт досадливо смотрит на нее, и Дебору так и подмывает закричать: «Не льсти себе! Ты тут вообще ни при чем». Вот только это не так: ей хочется, чтобы любовник обнял ее, а тот лишь с физически ощутимым раздражением протягивает ей чек на подпись. И Дебора плачет еще сильнее — из-за матери, которой не следовало умирать сегодня, из-за потери лучшего трахаря за последние годы, а кроме всего прочего, из-за