Он станет говорить по-английски, у него появятся две вертикальные складки меж бровей, как у мужчины, и May больше не будет его матерью. Человек, который ждет их там, в конце плавания, никогда не будет его отцом. Это просто незнакомец, который писал письма, чтобы они приехали к нему в Африку. У него нет ни жены, ни ребенка; они его не знают, никогда не видели, так зачем же он их ждет? Правда, у него есть имя, красивое имя, его зовут Джеффри Аллен. Но, приплыв туда в конце путешествия, они быстро-быстро пройдут по причалу, и он ничего не заметит, никого не узнает, и ему останется лишь вернуться к себе, ни с чем.

На палубе в ночи задул ветер. Океанский ветер свистел под дверьми, хлестал по лицу. Финтан шел против него к носу корабля. Слезы в его глазах были солеными, как морские брызги. Теперь из-за ветра, вырывавшего землю клочьями, они текли свободно. Жизнь в Марселе, в квартире бабушки Аурелии, а до того в Сен-Мартене, потом переход через горы, в долину Стуры, до Санта-Анны. Ветер дул, сбивал с ног, заставлял обливаться слезами. Финтан шел вдоль металлической стенки, ослепленный электрическими фонарями, черной пустотой моря и неба. Он не чувствовал холода. Шел вперед босиком, цепляясь за планширь, к обезлюдевшей палубе первого класса. Проходя мимо кают, видел силуэты в окнах сквозь муслиновые занавески, слышал женские голоса, смех, музыку. В конце палубы был большой салон первого класса; за столом еще сидели люди, мужчины курили в красных креслах, играли в карты. Впереди, освещенная желтым фонарем, виднелась грузовая палуба, с закрытыми люками, с поворотной стрелой и носовой надстройкой, яростный ветер и облако водяной пыли от разбитых волн, рябившей лужи, словно порывы дождя на дороге. Финтан прижался спиной к стене между окнами салона и смотрел не двигаясь, почти не дыша. Он так долго стоял, так долго смотрел, что у него возникло впечатление, будто он падает вперед, будто судно ныряет в морскую пучину. Черная пустота океана и неба наваливалась на глаза. Случайно проходивший по палубе голландский матрос по имени Кристоф обнаружил Финтана в тот самый миг, когда тот уже падал в обморок, и отнес его на руках в салон, где помощник капитана расспросил мальчика и вернул в каюту May.

May еще никогда не знала такого счастья. «Сурабая» была приятным судном с крытыми палубами, где можно прогуливаться, свободно ходить туда-сюда, вытягиваться в шезлонге, чтобы почитать или помечтать. М-р Хейлингс, помощник капитана, краснолицый, почти лысый здоровяк, бегло говоривший по-французски, дружески привязался к Финтану после ночного приключения. Сводил их с May в машинное отделение. Он очень гордился машинами «Сурабаи», старыми бронзовыми турбинами, которые медленно крутились, издавая звук, напоминающий тиканье настенных часов. Объяснял назначение зубчатых колес и шатунов. Финтан долго любовался попеременно поднимавшимися клапанами и двумя осями винтов сквозь решетчатую палубу.

«Сурабая» шла по океану уже несколько дней. Как-то вечером м-р Хейлингс взял May и Финтана на мостик. Вдоль горизонта тянулась цепочка островов. «Смотри: Мадейра, Фуншал». Волшебные названия. Судну предстояло подойти к ним ночью.

Когда солнце касалось моря, все, кроме нескольких скептиков, шли на нос — поджидать зеленую вспышку. Но каждый вечер было одно и то же. В последний миг солнце тонуло в дымке, словно нарочно всплывавшей на горизонте, чтобы затмить чудо.

May предпочитала именно вечера. Теперь, когда корабль приближался к берегам Африки, в воздухе на закате разливалась какая-то истома, теплое дуновение едва касалось палубы и полировало море. Сидя в шезлонгах бок о бок, May и Финтан тихонько переговаривались. Это был час прогулки. Пассажиры ходили взад-вперед, приветствовали друг друга. Супруги Ботру, с которыми они делили стол, коммерсанты, обосновавшиеся в Дакаре. Г-жа О'Гилви, жена английского офицера из гарнизона Аккры. Молодая француженка, медсестра по имени Женевьева, и итальянец с напомаженными волосами, ее услужливый кавалер. Сестра Мария, монашка из Тессена, направлявшаяся в Центральную Африку, в Нигер; у нее было очень гладкое лицо, глаза цвета морской волны и детская улыбка. Никогда еще May не встречала таких людей. Никогда не думала, что однажды сможет оказаться вместе с ними, разделить их приключение. Она воодушевленно говорила со всеми, пила чай, после ужина ходила в салон первого класса, садилась за столы, такие белые, с блестящей серебряной посудой и бокалами, дрожавшими в ритме бронзовых клапанов.

Финтан слушал певучий голос May. Он любил его музыку, его итальянский акцент. Засыпал в своем шезлонге. Большой м-р Хейлингс брал его на руки, относил на узкую койку. Открывая глаза, мальчик видел таинственное свечение шести прорезей над дверью каюты, как в свою первую ночь на море.

Однако не спал. Лежа в темноте с открытыми глазами, ждал возвращения May. Судно тяжело покачивалось, скрипя остовом. Тогда Финтан мог вспоминать. Прошлое не исчезло. Оно таилось в полумраке, стоило лишь вглядеться, хорошенько прислушаться, и оно снова было здесь. Луговая трава в долине Стуры, звуки лета. Бег к реке. Голоса детей, кричавших: «Джанни! Сандро! Соня!» Капли холодной воды на коже, свет, запутавшийся в волосах Эстер. Еще дальше, в Сен-Мартене, журчание ручейка, ниспадавшего каскадами, скачущего вприпрыжку по главной улице. Всё это возвращалось, проникало в тесную каюту, населяло серый спертый воздух. Но потом корабль уносил всё по волнам, крошил в струе за кормой. Вибрация машин оказывалась сильнее, прошлое слабело и немело.

Потом из коридора доносился смех, ясный голос May, низкий и медлительный голос голландца. Слышалось: «Тс-с-с!..» Дверь открывалась. Финтан зажмуривался. Ощущал запах May, слышал шорох ткани, пока она раздевалась в темноте. Хорошо быть с ней, так близко, днем и ночью. Он чувствовал аромат ее кожи, волос. Как когда-то в ее комнате в Италии. Ночь, закрытые синей бумагой окна, гудение американских самолетов, летевших бомбить Геную. Он прижимался к May в постели, прятал лицо в ее волосах. Слышал ее дыхание, стук ее сердца. Когда она засыпала, появлялось что-то мягкое, легкое, дуновение воздуха, дыхание. Именно этого он ждал.

Ему вспомнилось, как он увидел ее нагой. Это случилось летом, в Санта-Анне. Немцы подошли совсем близко, из долины сквозь закрытые ставни слышался гром пушек. Стояла жара. Финтан тихонько приоткрыл дверь комнаты. На постели, поверх простыней, лежала May, совсем голая. Ее тело казалось огромным, белое и худое, с выступающими ребрами; темнели черные кустики волос под мышками, пуговки сосков, треугольник на лобке. Тот же серый воздух, что и в каюте, та же духота. Стоя перед приоткрытой дверью, Финтан смотрел. Ему вспомнился ожог на лице, словно это белое тело испускало лучи. Потом он отступил на пару шагов, не дыша. На кухне с жужжанием бились в стекло мухи. Еще была вереница муравьев в раковине, и капало из медного крана. Почему он вспоминал все это?

«Сурабая» была большим стальным ящиком, который уносил его воспоминания, пожирал их. Гул машин не смолкал ни на миг. Финтан представлял себе блестящие шатуны и оси в чреве корабля и два винта, что крутились в противоположные стороны, рубя воду. Все было унесено. Они плыли, быть может, на другой конец света. Плыли в Африку. Оставались только имена, которые постоянно были у него на слуху, такие знакомые и пугающие. May произносила их нараспев: Онича, Нигер, Онича. Так далеко, на другом конце света. И еще этот человек, который ждет. Джеффри Аллен. May показывала письма. Читала их как молитву или заданный урок. Останавливалась, смотрела на Финтана, блестя глазами от нетерпения. Когда вы будете в Ониче. Я вас жду обоих, я вас люблю. Она говорила: «Твой отец написал, твой отец сказал…» Этот человек с той же фамилией. Я вас жду. И каждый оборот винта в черной воде океана хотел сказать то же самое, повторял эти пугающие и знакомые имена: Джеффри Аллен, Онича, Нигер; эти притягательные и угрожающие слова: я вас жду, в Ониче, на берегу реки Нигер. Я твой отец.