Сергей ошеломленно смотрел на нее. В глазах растерянность и немой вопрос: «Зачем ты это сделала?» Стелла хорошо знала ответ. И еще больше разозлилась на Кирсанова. Может быть, поэтому не отвела в сторону глаза и выдержала его достаточно тяжелый взгляд.

– М-да-а, – качая головой, разочарованно протянул Сергей.

И уже не с гордым, а скорее, с понурым видом поплелся на выход. Стелла нисколько его не жалела. И в своем поступке не раскаивалась.

Антонина кое-как успокоилась. И снова взялась за разбор сочинений. Не обошлось без язвительных комментариев. Но больше никто не пытался оспаривать ее оценку.

Стелла за свое сочинение получила «отлично». И едва только Антонина объявила оценку, правую щеку что-то больно кольнуло. Она резко повернула голову и увидела, как Бочкин прячет в кулак плевательную трубочку. Это он отомстил ей за Кирсанова. И чувствовал себя героем. У него в мыслях нет, что он может за это поплатиться…

В младших классах Стелла слыла отчаянной, задиристой девчонкой. Она больше играла в войнушки с мальчишками, чем в куклы с девчонками. Но со временем природа взяла свое. Девочка успокоилась, стала тихой и стеснительной. Все эти годы ее держали за тихоню-отличницу. А ведь не такая уж она и безобидная.

Она медленно поднялась из-за стола, подошла к Бочкину и вперила в него пронзительный немигающий взгляд.

– Эй, ты чего? – растерянно захлопал он глазами.

– Вот чего!

Она с размаху и от всей души закатила ему пощечину.

– Солонина! – взвизгнула Антонина. – Что за выходки?

Стелла думала, что ее выгонят из класса вслед за Сергеем. Видимо, учительница так и собиралась поступить. Но в последний момент что-то ее сдержало. Она велела Стелле вернуться за парту. В ее голосе звучали уважительные нотки.

2

Оксанка Каплунова не скрывала своей неприязни. И смотрела на Стеллу из-под ресниц, губы искривлены в презрительной ухмылке. При этом в глазах прячется зависть.

Для нее и для всех Стелла всегда была серой мышкой. Никакой косметики, волосы заплетены в тугую бестолковую косу, зимой и летом одним цветом – длинное коричневое платье и белый фартук, бесформенные башмаки с тупыми носами. Мальчишки не обращали на нее внимания, а девчонки тихонько посмеивались в сторонке. Сами-то они красятся, и школьные платья у них с каким-то неуловимым изыском, совсем не то, что у Стеллы. А Оксанка, та вообще форму не признает. Короткие юбочки, роскошные блузки, туфли на шпильке, всегда напудрена, напомажена, и духами от нее пахнет заграничными. Бывает, прижмут ее учителя, заставят облачиться в школьное платье, так она носит его с таким шиком, будто оно вечернее, а вместо комсомольского значка у нее на груди бриллиантовая брошь.

– Что, Солонина, комсомол тобой заинтересовался, да? – пренебрежительно спросила Оксанка.

– А что? – прямо глядя ей в глаза, спросила Стелла.

Она больше не хотела быть серой мышкой. И Оксанку она нисколечко не боится. Все, вышла из детского возраста.

– Горшок тебя вызывает, вот что!

– Ну вызывает, а ты здесь при чем?

– Как при чем? Я тебе сообщаю, что тебя Горшков к себе вызывает.

– А ты что, у него на побегушках? – насмешливо спросила Стелла.

Оксанка изменилась в лице. Как будто наждачной бумагой по щекам провели.

– Кто – я? На побегушках? – взвилась Каплунова. – Ты хоть думай, что говоришь!

Казалось, она вот-вот вцепится ей в глаза своими длинными ногтями. Стелле стало не по себе. Но ее страх остался внутри, не просочился на лицо заискивающей улыбкой.

– Что говорю, то и думаю, – язвительно усмехнулась она.

– Ты… Ты еще пожалеешь, – жадно хватая ртом воздух, пригрозила Оксанка. – Ты… Ты еще получишь за Кирсана…

После того памятного случая уже неделя, как Сергей Кирсанов не появляется в школе. Это у него называлось потеряться. Сергей и раньше подолгу играл в прятки, так что ничего необычного в его столь долгом отсутствии не было. Правда, учителя так почему-то не считали.

– Слушай, а не пошла бы ты!

Стелла не ожидала от себя такой прыти. Но что было, то было. Она нагло оттолкнула Оксанку плечом и вышла из класса. И никто не попытался ее остановить. В спину ей вонзались недобрые, но не лишенные скрытого почтения взгляды.

Она вовсе не хотела казаться резкой, независимой. Это был спонтанный всплеск эмоций. Волнение быстро улеглось, она снова ушла в свой кокон. И в ленинской комнате Стелла появилась в своем обычном дремлющем состоянии. Перед главным комсоргом школы стояла тихая, безобидная девчонка.

Ростислав Горшков учился в параллельном 10-м «А». Круглый отличник, спортсмен-разрядник, активист. И конечно же, образец для подражания. Он важно восседал за столом, покрытым бордовой тканью. Над головой портрет вечно живого Ильича. В углу с правой от него стороны стояло красное знамя, слева – на специальном постаменте – лежали потертый барабан и медный горн. Возможно, такая обстановка вдохновляла Ростика на пламенную борьбу за дело Ленина. На Стеллу же этот дух классовой казенщины навевал тоску. Может быть, потому сейчас она имела вид более унылый, чем обычно.

Ростик смотрел на нее, но при этом, казалось, вовсе не видел ее. Может быть, в этот момент перед его мысленным взором проходил отряд революционных матросов, перепоясанных пулеметными лентами. Возможно, Ростик восхищался этими людьми. Но вряд ли он хотел бы раствориться в далеком прошлом и примкнуть к солдатам революции. Пулеметные выстрелы и взрывы гранат – это не для него. Такие хорошие мальчики, как он, куда более комфортно чувствуют себя в мирной обстановке, когда можно сколько угодно сотрясать воздух пламенными речами без риска схлопотать кулацкую пулю. Впрочем, Стелла могла и ошибаться. Может, Ростик – это второй матрос Железняк, и при первом же удобном случае он совершит подвиг.

– Ну, здравствуй, Солонина, – вальяжно изрек Ростик.

И ленивым движением руки показал на стул. Стелла присела.

– Разговор у меня к тебе.

Стелла безмолвно пожала плечами. Это его разговор, значит, пусть он и говорит. А она будет молчать и слушать.

– Что там у вас с Кирсановым произошло?

Ростик снисходительно посматривал на нее и небрежно постукивал карандашом по столу. Он совершенно не воспринимал Стеллу как серьезную фигуру, поэтому мог позволить себе пренебрежительное к ней отношение.

– Ничего, – тихо ответила она.

– Как это ничего? Он же Антонине Михайловне гадости всякие говорил.

– Ну и что? Я-то здесь при чем?

– Как это при чем? Ты ж ему подножку поставила. Это значит, что тебя возмутил его проступок. Значит, в тебе заговорила твоя комсомольская совесть… В общем, так, Солонина, лично я очень возмущен поведением Кирсанова. К тому же, как ответственное лицо, я просто обязан принять меры…