– Сокол! Родненький!

Юноша вскинул голову, а потом побежал навстречу. Тася была завернута в большой тулуп своего отца, погибшего в первые дни блокады во время артналёта, в белую пушистую шаль, делающую её похожей на сугробик. Подхватив девочку на руки, прижав к себе, он пытался проглотить давящий комок в горле. «Доченька…», – так хотелось ему сказать это вслух. За эти два года он уже не мыслил жизни без этого маленького ангела, дающего ему силы бороться с трудностями и спасать другие жизни.

– Я так боялась…думала…думала, ты утонул. Тебя больше месяца не было! – девочка шептала прямо на ухо, обдавая его своим горячим дыханием.

– Ну что ты…все хорошо…я вернулся, смотри…– сжал её шаль, а потом снова сильно прижал к себе.

– Говорят, ты сегодня стояла на крыше. Расскажешь? Ты такая молодец…

– Стояла. Три зажигалки потушила. Потом вместе с Витей помогали Марье Васильевне носить воду, – сказала спокойно, не по-детски серьёзно, и замолчала.

– Хорошо…малышка…– Саша поставил Тасю на ноги, а потом аккуратно достал из тулупа свёрток.

Девочка подняла брови, поправила шаль. Взяла свёрток в руки и развернула.

– Это перепел. Сегодня поймал, прямо перед тем, как выехать. Так что спрячь его и бегом домой, готовь себе суп, а то совсем исхудала…

– Нет! Я не буду есть его одна! Это неправильно!

– Это нужно тебе, чтобы выжить. Тася, не упрямься. У тебя уже почти глаза не закрываются от истощения…– Саша опустился на колени, пытаясь вразумить её.

– И что? Я хочу поделиться со всеми! Ты хоть представляешь, каково это? У нас дети по пути к Неве замерзают и умирают! – подошла и толкнула рукой в грудь, хотя сама чуть не упала

назад, поскользнувшись. Саша придержал её и снова тяжело вздохнул.

– Я обязан тебе помочь. Перепела не хватит на всех. Ведь ты… ты, Тася, для меня уже больше, чем обычный ребёнок. Ты должна заботиться о себе. Ты должна жить!

– Я уже давно не ребёнок! – сказала твёрдо она. – Сокол, я не могу съесть его одна, зная, что кто-то в этот день умрёт от голода. Я не спасу всех, но я по крайней мере постараюсь!

– Хорошо…прости меня, я был не прав. Взрослые… мы ведь можем иногда ошибаться, – улыбнулся ей ласково.

– Тася! Саша! – раздался вдруг детский голос.

К ним подошёл совсем маленький мальчик лет пяти. После смерти мамы и двух сестрёнок он ходил за Тасей, словно тень. В огромных чёрных глазах на истощённом личике было столько мольбы.

В руках он что-то держал, крепко сжимая.

– Привет, Витя. Что там у тебя? – сказала Тася.

Саша увидел, что руки мальчишки были исписаны какими-то цифрами. Номера очереди за хлебом…

– Ириски! У Бадаевских складов, которые горели, там все ещё земля сладкая! Смотри, – Витя держал в открытых ладонях комочки земли.

– Попробуй! Очень вкусно! – предложил он Саше.

Саша взял двумя пальцами комочек земли и положил на язык. Она рассыпалась, в ней попадались маленькие камешки, но земля всё ещё, и правда, была сладкой. Горько было только от того, что это единственная сладость у мальчишки.

– Спасибо, Витя. Это очень вкусно. – Глаза ребёнка засияли от радости:

– Я ещё принесу, там много!

Саша улыбнулся ласково и обнял обоих ребят:

– Тася, я больше не могу оставить вас здесь. Сегодня вы едете со мной.

– Нет! Я останусь, с Авророй! Пусть Витя едет! – твёрдо сказала девочка.

– Ни за что не поеду без тебя, сестрёнка! – дрожащим голосом прошептал мальчишка.

Казалось, секунда ушла у девочки на то, чтобы принять решение, (слезы в глазах Вити, впервые назвавшего её сестрой, взгляд Саши) она не могла поступить иначе:

– Едем.

И вот снова холод. Снова дорога. И снова тихие голоса детей, а он в темноте пытается найти дорогу к знакомой деревне. Только теперь он ещё слышал тихие голоса Вити и Таси. Они пели, чтобы он не заснул.

– Маленькие мои, я вас никому не отдам. Теперь мы одна семья. Я должен жить, чтобы жили вы, – сказал Саша очень тихо, самому себе, пытаясь не прервать песню.

Словно читая его мысли, Тася улыбнулась и произнесла:

– Будем жить.