про ваш визит. Местопребывание Хоменко мне было установить несложно. Значит, это может сделать, и кто-то другой. Поэтому находиться ему здесь опасно. Его нужно перевезти в другое место, более безопасное, где его не могли бы найти.

— Вы правы, кажется. Я знаю такое место, — сказал Ударник.

— В деревне у бабушки и дедушки? — усмехнулся Кузмин. — Вы же об этом подумали, Иван?

— А вы догадливы.

— Это шаблонное решение. Любой сыщик именно там и будет искать его. Почему-то все уверены, что деревня — это самое надежное и безопасное место.

— А может его, как Ленина, поместить в шалаше у озера. Ищейки собьются с ног. Не будут же они всю тайгу обыскивать, — проговорил Иванов. Не понятно, шутил он или всерьёз.

— Смешно, — вздохнул Кузмин. — Как меня учил старый наставник: решение должно быть такое, которое никогда не придет в голову вашему противнику. А противник о ленинском шалаше знает не меньше вас. Ищейки у него тоже хорошие.

— У вас есть это решение?

— Да. Иначе зачем бы я пришел к вам. Он будет жить у меня. Вот видите, такое вам в голову не могло прийти.

— У вас?

— Конечно. Ведь никому не подумает, что разыскиваемый живет у того, кто его разыскивает. Это противоречит всякой логики. Сейчас это лучшее решение.

— Как вы это себе представляете? Ведь у вас же, наверно, семья.

— Жена с детьми до конца месяца гостит в Москве. Она у меня москвичка. А вот вышла не за москвича.

— А когда ваша семья вернется, что будем делать?

— Будем решать проблемы по мере появления. Загад не бывает богат, как говорила моя бабушка.

Ударник кивнул.

— А вот Саша занимается его лечением.

— Он и будет продолжать заниматься этим. Ничего не отменяем. Запомните мой адрес. Записывать ничего не надо.

— Потом… За ним нужен постоянный присмотр. Конечно, Надя могла бы, но, сами понимаете, это не совсем будет прилично. И вряд ли ваша жена будет довольна, что, когда она отсутствовала, в вашем доме жила другая женщина. Хотя Надя вполне могла бы, она сейчас временно безработная, находится в поиске. Главное, чтобы этот поиск не увел ее на другую траекторию, где меня уже не будет.

— Почему за ним нужен постоянный присмотр? В туалет он ходит самостоятельно, спичками не балуется, памперсы ему менять не надо за неимением таковых. Я ему буду оставлять еду. И потом он же не будет, как ребенок, толкать пальцы в розетки. Ведет он себя вполне разумно. Так что нянечка ему не нужна. Включу ему телевизор, пусть смотрит.

— А еще он любит рисовать, — сказал Ударник. — Вы ему дайте бумагу, карандаши!

— Знаю. Я видел его рисунки в больнице. Да и у вас вот этот портрет.

— А кроме вас, кто-нибудь еще знает, где находится Хоменко? — спросил Ударник.

— Руководство поручило это мне. И то негласно, неформально, чтобы никому и ничего. Поскольку дела никакого не заведено, то и расследованием заниматься нельзя.

Прошли в зал. Хоменко поднял голову и переводил взгляд с одного на другого.

Правда, если и узнал, то не скажет об этом. Ой! Хоть бы кивнул или моргнул одним глазом.

— Ну, что, дружище! Будем собираться! — сказал Кузмин, потрепав Хоменко по плечу. — Нужна курточка с капюшоном, чтобы закрыть лицо. Вам выходить не надо. Лишний раз светиться ни к чему. А чем больше людей, тем больше внимания к нам. За домом не следят, но береженого Бог бережет. Вдвоем мы не так будем заметны. Когда я заходил в подъезд, на скамейке никого не было. Это хорошо.

Собрали Хоменко. Попрощались, похлопав его по спине. Переезд Хоменко воспринял как должное. Никакой нервозности и тревоги не проявил. Был спокоен, как слон. За месяц он переменил уже столько мест, что и новое жилье не удивило его. Кузмин провел его по всем комнатам, показал туалет и ванную, а затем отвел в зал. Теперь рядом с ним не было людей, к которым он уже привык: Ударника, Иванова, Нади. Но и к Кузмину он отнесся благожелательно. И глядя на него, улыбался. Выбрал себе место на диване. Наискосок от него стоял большой телевизор.

— Ты консерватор, оказывается, — Кузмин улыбнулся. — Своих привычек не меняешь. А привычка — вторая натура. Вот как бы добраться до твоей первой натуры?

Он положил перед ним на столики телевизионный пульт, листы бумаги, ручку и карандаши. И в воздухе нарисовал рукой, что он может рисовать и включать телевизор. Хоменко улыбнулся и прохрипел, благодаря Кузмина. Потом несколько раз кивнул головой.

Вечером подъехал Иванов. На нем было длинное до пят черное пальто, черная шляпа и был завязан шарф почти до самых глаз. В прочем, и глаз было не видно за черными очками. Кузмин рассмеялся.

— Саша! Зачем этот цирк? Сейчас вы похожи на клоуна или шпиона из детских комиксов. Нелепым нарядом вы только обратите на себя внимание. И вас обязательно запомнят. Нужно быть незаметным, серым, как все. Если бы ты пришел в потертых джинсах, футболке и бейсболке, никто бы не обратил на тебя внимания. Главное уметь слиться с толпой, не выделяться из нее, быть неприметным и неинтересным.

— Извините! В меде нас не учили основам конспирации. Знаете, Максим, вот я о чем подумал. Если Хоменко рисует реальных людей, в том числе тех, которые были в его жизни до того, как все это с ним случилось, может быть попробовать вернуть его с помощью рисунков. Где-то я про это уже читал, так сказать, изотерапия.

— Еще бы и речь ему вернуть.

Иванов кивнул.

— Тут для меня совершенно непонятная история. Я много думал об этом, но все равно не понимаю. Самый разумный ответ в данной ситуации: может произойти, а может и нет. Но будем надеяться на лучшее. У нас ничего, кроме надежды, не остается. В больнице его осматривал специалист и никаких повреждений речевого аппарата не нашел. Значит, ничто не мешает ему говорить. И тем не менее речи у него нет. Допустим, что повреждена та часть мозга, которая отвечает за речь. То есть проблема мозговая, нейропсихологическая. Это усложняет реабилитацию. Его пинали, и вполне возможно, что удары доставались и голове. Хотя врачи гематом на голове не обнаружили. Не было и сотрясения мозга. Наш мозг устроен универсально и обладает компенсирующим эффектом, то есть функцию поврежденных участков мозга могут взять на себя здоровые участки. Вспомните вождя мирового пролетариата. Это же хрестоматийный случай. У него была повреждена значительная часть мозга, омертвление, некроз, и только в последний год жизни он был отстранен от государственных дел.