Быстро пересказав мне новости о разорванной блузке, невкусном рагу и приглашении на шабаш сразу от троих парней, моя Легенда зимы убежала на занятия. Улыбка не сходила с лица еще час, желтый дневник так и остался открытым на первой странице.

Стежки пропадали в нашей тили-мили-тряндии редко. Известно о семи случаях. Юково восьмое. Каждое выдергивание нити перехода неотделимо от артефакта ушедших. Вещи из запретного города, из Дивного городища. Сценарий списан под копирку: хозяин или хозяйка брали в руки пакость, притащенную кем-то к тому времени покойным, а ушедшие взимали за это плату. И плату немалую. Если обычная нечисть, схватившись за запретное, могла потерять как дырявый носок, так и голову, то с хозяев спрос особый — демоны лишались переходов.

Предсказать, какая из тысяч дорог уйдет к низшим, невозможно. Может, крестик на карте, через который непрерывным потоком идут товары, а может, глухой угол с населением в три глухих деда и говорящей козой не привязи. В долговой расписке оставлена пустой графа под сумму. Взявшись за артефакт, демон подписывал пустой чек. Ушедшие его обналичивали. Они никогда не отпускали в долг.

Первым в истории расплатился за силу артефакта предок Видящих. В алой цитадели до сих пор хранилось каменное кайло, способное по слухам, пробивать твердь земли, давая выход воде. Там, где ударял камень, рождался чистый источник. За чудо заплатили жители Йоронбурга, маленького исчезнувшего поселка на западе континента.

Примеру огневолосого последовал Прекрасный демон, тогда это еще был «он». Хозяин юга раскрутил старое рассохшееся деревянное веретено, которое может как ускорить, так и замедлить время. Село Гейтари, по версии людей, осталось погребено под тоннами грязи внезапно сошедшего селя. Но уроком это Прекрасным не послужило, и артефакт вернулся в мир, спустя столетие. Южане снова оплатили счет хозяина, ушел в небытие Ай-Тодор, населенный пункт, упраздненный в связи с убытием жителей, как написано в людских исторических хрониках. Без подробностей, куда это они так неожиданно всей толпой убыли.

Три артефакта осели на востоке. Ожерелье из ста одной деревянной бусины, глиняный чайник и кисточка из шерсти степной рыси. Что они делают до сих пор, неизвестно. Простой не покидает границ предела, не распространяется о подвигах и не хвастается спрятанными сокровищами. Ушедшие забрали Кадычкан, любовно прозванный людьми Долиной смерти. Бывший лагерь ГУЛАГ — жемчужина в короне Простого, самое громкое исчезновение Тихой эпохи. Дороговато за кисточку из драной кошки.

В Эпоху истребления исчезновение Шежама в горне междоусобных войн прошло практически незамеченным. Надеюсь, чай из старой растрескавшейся посудины того стоил. В графе «причина исчезновения» даже люди написали правду — ликвидация дорожно-транспортного сообщения. Нет дороги — нет жизни.

Бусы, которые не наденешь ни на одну женщину, появились на востоке в эпоху единения. Их силу обменяли на Алысень, нелегальный поселок, так и не нанесенный ни на одну человеческую карту.

Седые не остались в стороне. Прапрадед Кирилла напоил из чаши жизни ведьмочку, ставшую впоследствии его женой. Живая вода, в которую посудина превращала жидкость, — единственное, что могло вернуть к жизни убитого на алтаре. Воскрешающая водичка обошлась северным пределам в Погыдино, по которому, судя по записям, никто особенно не скучал.

Спустя эпоху, его потомок взял в руки часть зеркала ушедших и, не получив желаемого, расплатился за химеру. Вопреки ожиданиям, в чужих руках стекляшка не смогла убить демона, а вела себя ничем не лучше обычного ножа.

А мы остались без дома. Без нашей дороги. Без Юково.

На этом страшные истории об исчезнувших поселениях заканчивались. Совсем. Ни одна из ушедших стежек не вернулась. Никто больше не видел и не слышал об их жителях. Ведьмы, нелюди, бесы и прочие твари сгинули в одночасье. Но больше страшило другое. Ни один хозяин никогда не пытался вернуть утраченное. В свете упрямства и жадности нечисти это наводило на нехорошие мысли.

Я снова взялась за книгу в желтом переплете. Хрупкие страницы исписаны от руки синими чуть расплывшимися чернилами. Как и предполагала, это был дневник. Записи путешественника, бродившего пятьдесят лет назад по внутреннему кругу по стежкам. Подвий был бродягой, что само по себе странно, нечисть тяготеет к оседлому образу жизни. Он потратил жизнь на поиски налокотника доспехов кого-то из ушедших. Я заглянула в конец тетради. Не нашел, но побродить ему пришлось изрядно.

Лаконичные строки отправили меня на полвека назад вместе с Туром Бегущим в горы, у людей, носящих название Уральских. Он прошел немало дорог и сменил не одну дюжину стёжек ради своей неясной и недостижимой цели. И записал это.

Бумкнуло так, что вздрогнули стекла. Я подпрыгнула на месте, Пашка обросла чешуей меньше чем за секунду. Малыши замолкли, ученики постарше наоборот разразились ругательствами. Мы кинулись к окнам, не замечая, как падают стулья и шелестят страницами брошеные книги.

Снаружи был слышен лишь хохот. Четверо мальчишек лет восьми — девяти стояли на лужайке перед библиотекой, склонив друг к другу головы. На миг они замерли, а потом отпрыгнули в разные стороны так быстро, что человеческие глаза едва могли уловить смазанное движение. На траве остался лежать маленький красный цилиндрик с коротким шнуром запала. Раздалось еще одно зубодробительное «бум».

— Святые, — с облегчением выдохнула я, — думала что…

— Знаю, — откликнулась стоящая на хвосте явидь, — я тоже.

Дети засмеялись. Всего лишь петарда, обычная новогодняя пугалка, которая заставляет таких «бабушек», как я, хвататься за сердце. Демоны стучали не в пример громче, заставляя содрогаться остров детей, но в первое безумное мгновение нас с Пашкой посетило одно и то же неприятное воспоминание.

Ворий уже был на улице, и через мгновенье трое хулиганов удрали через газон, бросив на прощание еще один цилиндрик. Четвертый отчаянно старался вырвать ухо из крепких пальцев стяжателя.

Дети и в нашей тили-мили-тряндии дети, пусть их шутки заставят поседеть человеческих учителей. Думаю, скоро пробуждение с красным цилиндриком под подушкой станет для местных реальностью.

Третий глубокий пробирающий до костей хлопок уже не произвел нужного впечатления. Скрипя ножками о каменный пол, поднимались стулья, шуршали страницы, собирались раскатившиеся карандаши. Пойманный мальчишка шипел, скаля клычки, безуспешно сопротивляясь втащившему его внутрь стяжателю. Кто-то засмеялся, кто-то вздохнул, им нравился бессильный злой страх пойманного, нравилось предвкушать чужое наказание.

— Низшие, а где книги? — растерянно спросил Мартын, возвращаясь к столу. — Кто взял? — парень отодвинул стул и заглянул под стол. — Вы? — он посмотрел на вория.

Глаза хранителя зажглись, рука опустилась, и мальчишка, потирая красное ухо, шмыгнул в раскрытую дверь. Стяжателя больше не волновали шалости.

Я посмотрела на стол, стопка листов с инописью, которую сутки переводила явидь, лежала на прежнем месте. Ни желтого дневника, ни пары томов по истории пределов, что листал целитель, не было.