Как бы сильно я ни восхищался Хансом как профессиональным солдатом, еще больше я был тронут и очарован им как человеком. Он показал себя добрым, открытым и – это слово все время мне приходит на ум, когда думаю о нем, – благородным. За 25 лет бесед с ветеранами из многих стран я никогда еще не слышал, чтобы кто-нибудь так складно говорил о войне. Если не считать Дуайта Эйзенхауэра, я никогда не встречал ветерана, который вызывал бы у меня больше интереса и восхищения. Я призываю всех американских читателей, которые склонны думать, что все хорошие немцы или уже мертвы, или эмигрировали в США, отбросить предвзятость, взяв в руки книгу Ханса. Он заслуживает внимания и уважения.

Хотя перед вами воспоминания профессионального военного, написаны они не для курсантов училищ и колледжей, а предназначены для обычной аудитории. Ханс мастерски рассказывает обо всем, что берется описывать, будь то забавная история или трагическое происшествие. Для воина, который почти не покидал передовой с сентября 1939 по апрель 1945 г., он удивительно мягок, а для героя, награжденного самыми высокими орденами за храбрость и доблесть, поразительно скромен. Для человека, принужденного в плену трудиться как раб на тяжелой и грязной работе, он исключительно великодушен. Он хочет понять людей, он сочувствует им и говорит о них с юмором, терпимостью и искренним интересом.

В предлагаемых вниманию читателя воспоминаниях – жизнь. Начинаются они тем, как прусский аристократ, следуя традициям рода, поступает на службу в армию. Мы наблюдаем за тем, как он учится, сопровождаем его в путешествиях, становимся свидетелями восхождения к власти Гитлера и того, какое воздействие оказывает политика Гитлера на возрожденную немецкую армию. Ханс с разведывательным эскадроном переходит границу Польши и затем идет от победы к победе по дорогам и полям сражений во Франции и России. В Северной Африке он впервые познает горечь поражения, но скоро судьба приводит его в Париж, где, поселившись в мансарде под крышей, он живет, наслаждаясь жизнью. Мы становимся свидетелями его военного романа. Затем идет череда поражений: в Нормандии – от британцев, на востоке Франции – от американцев и, наконец, к югу от Берлина – от русских. И вот плен – рабский труд в лагере на Кавказе, где Ханс добывает уголь, строит дома и дороги.

Попутно он рисует нам замечательные портреты людей, которых встречает: священник в соборе Смоленска, хозяйка борделя в Бордо, бедуины в пустыне, его друзья-французы в оккупированном Париже и многие-многие другие.

По страницам его книги проходят чередой видные немецкие военачальники, в том числе Йодль, Кессельринг и Гудериан. Однако главный герой, если, конечно, не считать самого Ханса, фельдмаршал Эрвин Роммель. Ханс знал его еще с тех времен, когда Гитлер не был канцлером, а Роммель – генералом. С 1940 по 1944 г. Ханс служил в основном под началом Роммеля, командуя разведывательным батальоном сначала в его дивизии, потом в корпусе, потом в армии (и, наконец, полком в группе армий). Именно этим генералом Ханс восхищается более всего, и нет сомнения, что Роммель не просто высоко ценил Ханса, но доверял ему свои помыслы и считал человеком близким, почти таким же близким, как собственный сын. Таким образом, Ханс имел возможность описать не только Роммеля-солдата, но и Роммеля-человека. У него вышел блестящий портрет военачальника, которого многие военные историки (в том числе и я) считают лучшим полководцем Второй мировой.

Но, наверное, самый настоящий герой книги – немецкий солдат. С ним Ханс не расстается ни в 7-й танковой дивизии во Франции и в России, ни в 21-й танковой дивизии в Северной Африке, ни в Нормандии, ни на востоке Франции, ни в Германии. Автору не приходится краснеть за героя, напротив, он заставляет автора восхищаться собой – поражаться своей выдержке, выучке, храбрости и верности долгу. Таков и сам полковник фон Люк, один из выдающихся солдат Второй мировой войны. Он написал превосходные воспоминания. Смело берусь пророчествовать: мемуары его будут читать и перечитывать многие поколения.

Стивен Эмброуз

Это было морозной зимней ночью 1949 г. в особом лагере для военнопленных неподалеку от Киева. Часа в два дверь барака распахнулась.

– Ганс фон Люк! – прокричал русский охранник. – Давай в контору!

И теперь не могу сдержать улыбки, когда вспоминаю об этом. У русских нет в точности такого звука, с которого начинается мое имя. Помню, как мы поражались, как они произносят фамилию «Hohenlohe» – у них выходит «Гогенлоге»[1]. (Мы, немецкие военнопленные, находились в России с июня 1945 г. В конце осени 1948 г. бывших военнослужащих СС и сотрудников полиции, а также тех, кто участвовал в борьбе с партизанами, собрали и отправили в штрафной лагерь. Туда же – чего никто из нас не мог постичь – поместили и офицеров штаба.)

Полусонный, я поднялся. Русские обожали водить на допросы по ночам. У сонного легче вытянуть побольше сведений.

За несколько недель до этого лагерная переводчица – врач-еврейка, с которой я подружился, – сказала мне о грядущих переменах:

– Я слышала, что под давлением западных союзников Сталин согласился выполнить условия Женевской конвенции и отпустить пленных. Из обычных лагерей всех уже отправили по домам, но и здесь тоже многих освободят. Правда, пятнадцать процентов останутся в России как виновные в разного рода злодеяниях. Военным преступникам на свободу хода нет. Кроме того, стране нужны рабочие руки.

Вскоре и в самом деле прибыла комиссия из Москвы. В ходе ночных допросов, по каким-то недоступным нашему пониманию критериям, члены ее отбирали те самые 15 процентов, остальных же и в самом деле собирались отправить домой. Решение кого куда принимали пять человек.

И вот наступила моя очередь!

Нервы мои были натянуты как струны, но я заставил себя выглядеть спокойным. Я и раньше неплохо говорил по-русски, а в плену получил возможность улучшить свои знания, потому меня довольно часто привлекали как переводчика. В конторе меня ожидала молодая переводчица, которую я хорошо знал. Я шепнул ей:

– Я не знаю по-русски ни слова, вообще ничего. Понимаете, да?

Она с улыбкой кивнула, согласившись играть в мою игру.

Меня привели в большую комнату, где я увидел перед собой T-образный стол, за которым располагались члены комиссии. В середине сидел русский полковник, по всей видимости, председатель, довольно располагающей наружности мужчина примерно моих лет, весь в орденах и с почти квадратной головой. Он чем-то походил на маршала Георгия Жукова, «освободителя» Берлина.