святилища раздались восторженные визги и звонкие детские голоса. Донёсся приближающийся стук копыт и показалась снежная пыль над стеной.

Фалькон посерьёзнел и вытянулся по-военному, устремив взор к воротам. Светлая Альба тревожно двинулась на середину двора, а мы с Иддой скрылись в доме и пристали к дверной щели.

Ворота медленно развели в стороны два воина, одетых в стальные шлемы и доспехи с королевскими эмблемами львов, выведенных на груди чёрной краской. Следом, ведя коня под уздцы, во двор святилища вошёл воин с красным, отделанным мехом, плащом. Шлем его сиял в солнечных лучах. На нагруднике доспеха тоже был лев, только золотой, который тоже искрился на зимнем солнце.

— Паладин… — с придыханием прошептала старая травница.

Я прилипла к двери и больше не могла отвести взгляд. Щель вдруг стала узкой для взора, а платье — тесным для дыхания.

Его выправка, ровный шаг, лёгкие взмахи рук — всё веяло спокойствием и чистотой. Он снял шлем и склонился на колено перед настоятельницей, поцеловав ей руку. У меня пробежали по коже мурашки от сокровенной нежности, с которой он это сделал.

— Паладины — защитники веры, воины Света, — восхищённо прошептала Идда. — Может, прогонят нечисть от города.

То, чего так не хватает этой земле… И мне… Воин Света, наверняка, спас бы меня от чудовища, испившего мою жизнь.

Паладин выпрямился. Ах, какой темноволосый, с небрежной многодневной щетиной. Устал, должно быть, в пути…

На кончиках пальцев ощутила покалывание, будто прикоснулась к его щеке.

Странное чувство. Приятное.

Он осмотрелся по сторонам и его взгляд скользнул по двери, которую мы с Иддой облепили. Глаза серые и холодные, как сталь меча. Интересно, сердце у него такое же закованное в сталь? В строгих чертах лица угадывалось что-то мимолётно знакомое, и в то же время совершенно чужое, далёкое.

Опасное.

Паладин развернулся к Фалькону. Начальник гвардии так смешно старался втянуть живот и приподнимался на мысках, но это ему совершенно не помогало сократить разницу в росте с воином Света.

Они о чём-то говорили. Лицо паладина сохраняло бесстрастное выражение, в то время как Фалькон мялся и морщил лоб, указывал руками то в сторону леса, то в сторону холмов.

— О драконе, наверное, говорят… — вырвалось у меня.

— А то ж, конечно, — прошептала Идда. — Он за тем и приехал — убить чудовище, чтобы помочь жителям. Стражники-то боятся.

Я вся обратилась в слух. Чудилось, что голос у паладина низкий и бархатный, мне страшно захотелось его услышать.

Фалькон, наконец, поклонился и стремительно зашагал в сторону ворот. Соратники паладина расступились и пропустили его. А сам господин светлый воин направился к алтарю Пресветлой девы в сопровождении Альбы, чтобы вознести молитвы. Все его воинственные спутники повернули следом.

— Ну, что, вон они разошлись, — прокряхтела Идда. — Беги теперь на рынок, Триса, пока не стемнело.

Я ссыпала моросянку в кулёк, подхватила корзинку с баночками лечебного масла и поспешила во двор. Нужно раздобыть денег на молоко детям.

Морозный ветер тут же пробрался под тонкий шерстяной плащ. Плечи свело судорогой от холода. Я поправила на голове капюшон, подбитый самым дешёвым, волчьим, мехом, но предательские хлопья снега успели залететь в щели одежды. Более тёплых вещей у нас, приживалок святилища, не было, и мне приходилось каждый раз лишь безмолвно скулить, выходя на улицу.

Подойдя к воротам, не удержалась и поглядела на рыцарей, стоявших толпой у алтаря. Паладина среди них уже не было.

Где же он?

Я огляделась. Красный плащ мелькнул по другую сторону поклонной площади возле маленькой мраморной статуи принцессы Беатрис.

Паладин положил к её ногам зелёную ветвь ели, символ вечной жизни, и склонился на колени под усилившимся снегопадом.

— Великая была женщина. Всем помогала, — вздохнула из-за плеча Идда. Я обернулась. — Я тебе шарфик свой хотела дать, холодно! На рынке-то долго стоять!

Травница закутала меня, заворожённо глядевшую на паладина.

— Он что, плачет? — прошептала я онемевшими от холода губами.

— Ему позволительно. Она была его женой. Не подсматривай. Такой любви на земле никогда больше не будет.

Я опустила взгляд. Отвернулась.

— Спасибо за шарф, Идда, — прошептала я и побрела по снегу в тонких кожаных башмаках.

3 Монета

После обеда на рынке уже не так многолюдно. Площадь перед ратушей, где стояли торговые ряды, заметно пустела, была уже не такой тесной и шумной. Однако, покупателей тут ещё толкалось предостаточно.

— Кому целебную мазь? Травы для припарок? — крикнула я, расстеливая льняное полотно на прихваченной с собой скамеечке.

Свет надо мной закрыл бородатый мужик в кожаных доспехах. Наёмник, один из тех, кого нанимал Фалькон для истребления болотожёров и расплодившихся волков. Но по виду, бородач скорее походил на бандита: выбитые зубы, синяк под глазом, дивный хмельной аромат.

— Хе, а чего-нибудь чтобы стручок крепче стоял нет? — прищурился он.

Вот потому на рынок отправляют нас, приживалок святилища, а сами светлые жрицы торговать не ходят. Чтобы не слышать вот это вот…

— Сегодня готовой толнянки нет, извините, господин. Завтра будет, приходите.

Я старалась держаться спокойной и бесстрастной, но было непросто снести наглый развращённый взгляд наёмника.

— Ох, наконец, ты тут! — воскликнула пожилая госпожа, оттеснив бородатого обратно в толпу. — Дай мне мою моросянку. Сколько с меня?

— Один медяк, госпожа.

— А это что? Лечебная мазь? Тоже возьму — у мужа спину прихватило. Нет, даже две давай!

— Пожалуйста, госпожа, — поклонилась я, протягивая баночки и кулёк с сушёной травой.

Я знала, она выводит ей волосы у супруга в паху. Ей нравится, когда мужчина гладкий. Что ж, у каждого свои недостатки…

В руку легли три медные монеты, и я спешно сунула их в карман передника. Ну вот, теперь на молоко малышам хватит.

Неделю назад подкинули к воротам святилища грудничков, и Грета, женщина, что обычно торговала нашими с Иддой травами, занялась малышами: у неё было больше опыта, своих трое.

Я разложила на полотне оставшиеся баночки и поставила с краю блюдце для подаяний.

Мы всегда ставили блюдце: авось добрые люди положат монету Пресветлой деве. Желающие