– Заходите, – сказал он.

В кабинете было еще прохладнее. Видимо, для директора клиники был предусмотрен индивидуальный кондиционер. Слава сидел на кушетке с отрешенным видом. Наде хватило короткого взгляда, чтобы понять – с сыном что-то не то. Худенький и хрупкий, он и так не выглядел на свой возраст, а сейчас вообще казался малышом. Наверное, потому что съежился.

Зайцер вернулся за стол и уставился на родителей Славы со странным выражением.

– Ну что? – не выдержал Сергей. – Беретесь лечить?

– Слушайте, – сказал профессор, – вашему сыну кто диагноз ставил?

– Доцент Чистов, – ответила Надежда, – через три месяца после рождения. У Славика были…

– Да читал я! – поморщился Зайцер. – «Доцент»… Диссер, наверное, хотел защитить. Или просто запутался в симптомах!

Надежда растерянно посмотрела на мужа.

– Вы что хотите сказать? – Сергей не сводил глаз с профессора. – Что Слава…

– Нет, я правда не понимаю, – закатил глаза Зайцер, – этому «доценту» Чистову что, зарплату повышают за обнаружение редких болезней у совершенно здоровых людей?

Надежда оцепенела. Сергей открыл рот, но так ничего и не произнес.

– Короче, родители, – сказал профессор, – деньги за лечение я вам, само собой, верну на счет. Ну, за вычетом стоимости консультации. Нет у Вячеслава ни малейших признаков синдрома Зайцера. Это вам Зайцер говорит! Поздравляю!

Надя закрыла глаза, пошатнулась и свалилась бы на пол, если бы Сергей не успел ее поймать.

*

В номере Славка забился в кресло и уткнулся в телефон.

Не то чтобы там было много нового и интересного – Славе нужно было очухаться. Последние полчаса он чувствовал себя то ли участником шоу «Розыгрыш», то ли персонажем какого-то фантастического сериала.

Родители только усугубляли ситуацию. Мама делала вид, что поглощена отбором фотографий для очередного альбома «Слава – август 2017», но уже пять минут сосредоточенно смотрела на погасший экран смартфона.

Папа скакал по номеру, как кокер-спаниель: «Сегодня пойдем туда! А завтра туда! А что ты больше хочешь: нырять или на квадроциклах?» Чтобы отделаться, Славка выбрал ныряние.

Папа уже собирался умчаться за билетами, как взвилась мама:

– Мне сейчас с нашими надо встречаться!

– Ну так встречайся! – радостно ответил папа. – Слава – здоровенный лоб! Посидит в номере один. Славка, а хочешь, вместе сходим?

Слава замотал головой.

– Но его же нельзя одного… – начала мама и осеклась.

– Можно, Надя! Теперь все можно!

Папа умчался, мама тоже ушла.

И Славка впервые в жизни остался один.

До сего дня он мог уединиться только в туалете или душе – да и то с полуприкрытой дверью. Он вспомнил, как лет в шесть устроил бунт по этому поводу. Мама чуть не на коленях перед ним стояла: «Славочка, родненький! У тебя такая болезнь, что в любой момент… может страшное случиться! Это не потому, что ты маленький! Это из-за болезни… И не волнуйся, пожалуйста! Нельзя тебе волноваться!» Мама обнимала и покрывала его поцелуями с головы до ног. И Славка успокоился.

А теперь его начало колотить. Он включил телевизор, нашел русскоязычный канал, потом переключил на музыку – трясло все больше.

Он ведь даже спал в одной комнате с мамой. Точнее, мама спала в его комнате. И стоило ему во сне закашляться или начать как-то не так дышать – мама оказывалась у его изголовья, проверяла тонкими пальцами пульс на шее, прикладывала губы ко лбу.

Слава достал из холодильника бутылочку воды и выпил ее одним махом. Немного помогло. Вернулся в кресло, разбудил телефон. Открылась группа «Минус один». Пятьдесят шесть участников. Из них живых – сорок восемь. Славка привычно пролистал ленту. Да, сегодня никто не минуснулся. А вот на прошлой неделе было сразу два минуса: Алёна из Ровно и Гришка из Амстердама.

О смерти участников группы остальные узнавали окольными путями и сразу выкладывали в ленту. Но аккаунты никто не удалял. Родители про «Минус один» не знали (иначе немедленно запретили бы и написали жалобу в ВК), а все остальные негласно договорились, что так и правильно. Все равно они все умрут. Кто в двенадцать, кто в четырнадцать. Одна девчонка из Франции, говорят, дотянула до шестнадцати, но Слава не очень в это верил. Синдром Зайцера работал как мина – при сильном стрессе она срабатывала, и человек моментально умирал. А подростковый возраст – это сплошной стресс.

И тут Славка понял, что он будет первым, кто ушел из «Минус один» не в могилу, а просто так.

Он выздоровел.

Вернее, он был здоров все это время.

Тупая апатия сменилась лихорадочным оживлением. Промахиваясь мимо букв виртуальной клавиатуры, Славка набрал: «Нарол я здороа!!!!» – и выложил в группу. Это показалось ему таким прикольным, что он рухнул на пол и принялся хохотать.

Когда вернулся папа, Славка валялся и икал от смеха. Папа перепугался и бросился к нему:

– Тебе плохо? Ты чего?

Но Славик только повторял:

– Я здоров! Ик! Прикинь! Я здоров!

Папа сел рядом с ним, и они принялись хохотать в два горла.

*

Ира плакала. Надя увидела это сразу: в комнате, где собрались мамочки «зайчиков», стена была прозрачная. Сегодня все пятнадцать детей, выбранных в экспериментальную группу для испытания свежепридуманного лекарства, прошли обследования. Сегодня же их разбили на два потока – одни получат лекарство, другие – плацебо.

Все, естественно, молили о лекарстве, особенно Ира. Ее Юре тринадцать, они со Славой самые старшие из приехавших. Собственно, на грани: каждый день рождения как последний. Все вокруг – иностранцы: две семьи израильтян, одна пара из Канады, еще одна из Новой Зеландии, остальные – европейцы. Надя вспомнила, что только вчера Ира жаловалась: израильтяне наверняка сговорились, и «их» обязательно возьмут в группу с лекарствами, а «нам» ничего не светит, потому что тут «все схвачено». Сергей пытался вставить слово, но Ирка была неумолима, голос разума до нее не мог достучаться.

Она работала юристом-фрилансером, с профессиональной хваткой выбила половину стоимости лечения Юры из какого-то регионального фонда, вторую половину – из клиники, но все равно считала, что все вокруг пытаются ее обмануть и на ней заработать. Ирка почти не говорила по-английски, не понимала, что происходит вокруг нее, и ужасно нервничала. Юра английский понимал хорошо, но был с мамой в отвратительных отношениях. Он не хотел ехать в Израиль, он не хотел лечиться. Он все время говорил, что хочет просто лечь и побыстрее умереть. Ирка тогда сразу начинала плакать. Вот как сейчас.

Надя минутку потопталась в коридоре, сделала несколько глубоких вдохов, представила, как войдет в комнату и скажет: «Hello, my child is healthy!»[2], представила себе перекошенное Иркино лицо и… Надя не сразу осознала, что бежит, причем бежит по лестнице вверх.