Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Рука Самуэля, сжимающая зонт, опустилась. Его охватило ощущение нереальности происходящего. Ночь, остановившиеся часы, старинный подсвечник из кладовки на обеденном столе и женщина, незнакомая, чужая. Откуда это странное наваждение? Что это? Сон? Явь? Все поплыло у Самуэля перед глазами, и ему пришлось ухватиться за спинку стула, чтобы не упасть. Незнакомка не пошевелилась. Самуэль с усилием поднял глаза и посмотрел на ночную гостью. Она казалась созданной игрой теней, ее образ едва выступал из мрака, очерченный лишь неуловимыми свечными бликами, ни единого признака движения, ни шороха, однако он ощущал какой-то внутренний гул, рокот, нарастающий с каждым мгновением, беззвучно оглушающий пронзительный рокот. Что-то надвигалось на него, огромное, страшное, подавляющее. Ему захотелось убежать отсюда прочь, вон из квартиры, в ночь, в дождь, бежать, пока не оставят силы, бежать, а потом упасть, обхватив голову руками, скомкаться, забиться в самую незаметную дыру, в щель, закрыть глаза и только бормотать пересохшими губами: «Господи, спаси! Господи…»
Самуэль тряхнул головой, поставил зонт к стене и уселся на отставленный стул. Гул в голове начал постепенно стихать, но по телу иногда еще пробегал нервный озноб.
— Доброй вам ночи, леди, кто бы вы ни были! — голос Самуэля слегка дрожал, но пережитое волнение уже отпускало его, сменяясь свойственным ему прагматизмом. Он протянул руку к бокалу, взял его и пригубил. Вино оказалось пряным, тягучим, но восхитительным. Самуэль осушил бокал полностью, поставил его на стол. Мягкое тепло побежало вверх по его позвоночнику, шее и растеклось по затылку. Сразу же вернулась сонливость пополам с легкой одурманенностью. Что-то изменилось. Самуэль насторожился, но тут же понял — это духи. Сладкий, тяжелый мускусный запах, обволакивающий, завораживающий, со странным, едва уловимым оттенком, резким, скорее даже неприятным. Странно, что он не почувствовал его раньше.
— У вас прекрасный вкус, благодарю! Вино отменное, в моих запасах такого не было. А вы экстравагантны! Не боитесь заходить в гости к одинокому мужчине в такое время? Наверное, я оставил открытой дверь, не правда ли?
Самуэлю показалось, что он разглядел, как в полумраке блеснули глаза незнакомки, а губ ее коснулась легкая улыбка. Он попытался угадать черты ее лица, но казалось, что оно меняется каждое мгновение.
«По моему, она мулатка… Да, определенно, что-то азиатское в ней есть! Чуть припухлые губы, нос с небольшой горбинкой, а глаза! Словно две пропасти. Темные, как угольные шахты, как черные дыры среди мириадов вселенских звезд. Тьфу ты, черт, что за сравнения в голову лезут!»
Девушка сидела напротив него и пристально смотрела ему в глаза, не отвечая ни слова. На лице ее окончательно застыла легкая улыбка. Нетронутый бокал вина стоял перед ней. С каждым мгновением Она как будто обретала плоть, выплывала из темноты к свету, не делая при этом никакого движения.
Самуэль глядел в ее огромные глаза, завороженный клубящейся в них темнотой, не способный отвести от них взгляд. Он попытался взять бутылку, чтобы налить себе еще вина, но руки его не слушались. Взгляд ее притягивал, гипнотизировал, лишал воли. Где-то вдалеке он услышал нежный перезвон колокольчиков. Самуэль мучительно вслушивался в эти дивные, чудесные звуки, боясь, что они исчезнут, растворятся в ночи, оставят его, уйдя в ту неизвестность, из которой появились. Но они не затихали, они играли с ним, то приближаясь так, что, казалось, еще чуть-чуть, и он различит мелодию, вольется в гармонию этих небесных созвучий, то, напротив, удаляясь до порога слышимости, так, что требовалось предельное напряжение чтобы удержать, не упустить их.
Неожиданно Самуэль понял, что это. Это смеялась Она. Это был ее смех. Тогда он попытался встать, дотянуться до Нее, но не смог. Тело его не слушалось. «Господи, да что со мной происходит! Неужели она меня чем-то опоила? Неужели я такой дурак, как я мог поддаться?» Самуэль почувствовал, что его тело сползает со стула на пол, но сделать ничего не мог. Он все еще смотрел в ее глаза, не в силах отвести взгляд. Наконец стул опрокинулся, и Самуэль понял, что падает. Но перед тем, как его затылок коснулся пола, он сумел прошептать непослушными губами: — Кто ты?
И густая, вязкая темнота заключила его в свои объятья…
*****
Настолько тяжелого пробуждения Самуэль за собой не помнил. Голова раскалывалась, гудела от малейшего поворота. Однако лежать неподвижно было попросту невозможно. Боль перекатывалась внутри черепа густой тягучей жижей, отдавая резкими уколами в виски, тяжелыми монотонными ударами билась в лобовую кость, горячей волной заливала глаза. С трудом приподнявшись, Самуэль взглянул на часы. Часы стояли. Часы… Что-то этой ночью такое произошло… Что-то с часами и… Он чувствовал, что-то случилось, но вспомнить никак не мог, остался только след в памяти, смутным тягостным туманом клубящийся на самой грани восприятия.
Самуэль опустил ноги на ковер и с трудом огляделся. Он сидел на софе в своей гостиной в измятом костюме, в котором, видимо, и проспал всю ночь. За окном уныло накрапывал холодный ноябрьский дождь, в тишине было слышно, как его капли негромко барабанят в оконное стекло и уже грязноватой водой, едва шурша, стекают по карнизу. Странно, но ведь раньше он не слышал этого шума, слишком немощна и тиха была осенняя морось, так что же произошло? Откуда по всей квартире расплылась пустая, вязкая тишина? Мысли в его голове никак не выстраивались в единую цепочку, наползали друг на друга подобно тяжелым неповоротливым жукам, сбивались в кучи, громоздились одна на другую безо всякого смысла, однако постепенно выкристаллизовалась и правильная… Конечно, ведь остановились его часы, а, значит, умолк их протяжный, чарующий звон. Вот откуда взялась эта невыносимая тишина! Сегодня же надо найти мастера, пусть починит! Самуэль вскинул голову, и боль затопила его сознание. Нет, пожалуй с мастером можно и повременить! Себя починить бы…
Из зеркала в ванной на него глянул всклокоченный, немолодой уже человек с покрасневшими мутными глазами
