Диггер опускает вниз сумку, в дне которой образовалась лишь небольшая дырочка, пробитая пулями. Все тепленькие использованные гильзы остались внутри.

«Отключите эскалатор! О Боже, да отключите же! Там люди подавят друг друга…»

И все такое.

Диггер глазеет. Потому что глазеют все.

Но ведь это трудно — заглянуть в ад. Внизу видна лишь масса тел, которая все накапливается, копошится… Кто-то жив, кто-то мертв, кто-то отчаянно старается выбраться из-под человеческой груды, образовавшейся у основания эскалатора.

Диггер делает несколько мелких шажков назад, окончательно сливаясь с толпой. А потом исчезает.

Исчезать ему удается лучше всего.

— Когда ты уходишь, веди себя как хамелеон, — учил его человек, который говорит ему, что делать. — Ты знаешь, что это такое?

— Ящерица такая.

— Верно.

— И она умеет менять цвет. Я по телику видел.

Диггер идет переулками, в которых полно людей. Мечутся туда, бегут сюда. Даже смешно.

Смешно…

Никто не замечает Диггера.

Ведь он похож на меня, похож на вас, похож на безликую деревяшку. Под утренним небом его лицо бледно. А быть может, темно, как врата ада.

Он идет — спокойно, неспешно — и думает о своем мотеле. Там он перезарядит автомат и обновит обмотку глушителя новым слоем колючей ваты, а потом устроится в кресле с бутылочкой минеральной воды и тарелкой супа. Так он будет сидеть и отдыхать до полудня, а потом, если только человек, который говорит ему, что делать, не позвонит и все не отменит, снова наденет свой длинный черный или темно-синий плащ и выйдет на улицу.

Чтобы сделать это еще раз.

Сегодня канун Нового года. И Диггер в городе.

Пока кареты «скорой помощи» стекались к площади Дюпона, а спасатели растаскивали ужасающую гору тел на станции метро, Гилберт Хавел направлялся к зданию городского совета, расположенному в трех километрах оттуда.

На углу Четвертой и Ди-стрит, остановившись рядом с уснувшим на зиму кленом, Хавел открыл конверт и в последний раз перечитал записку.

Мэр Кеннеди!

Конец света грянет. Диггер на свободе и нету способа его остановить. Он будет убивать снова в четыре, в 8 и в Полночь если вы не заплатите.

Я желаю получить $20 миллионов долларов наличными, которые вы положите в сумку и оставите сумку в трех километрах к югу от шоссе 66 на Западной Стороне от Окружной. В середине Поля. Оплатите мне Деньги до 12.00 часов. Только я умею как остановить Диггера. Если вы (густо зачеркнуто) арестуете меня, он продолжит убивать. Если вы меня убьете, он продолжит убивать…

Чтобы вы не думали будто я никто, некоторые пули Диггера были окрашены черной краской. Только я знаю об этом.

* * *

Хавел решил, что его план — само совершенство. Кто смог бы придумать лучше? Он планировал всё несколько месяцев. Предусмотрел любой возможный ход со стороны полиции или ФБР. Чисто партия в шахматы!

Ободренный этими мыслями, он вложил записку в конверт, закрыл его, но запечатывать не стал и отправился дальше. Он шел размашистой походкой, слегка опустив голову, чтобы казаться чуть ниже своих ста восьмидесяти пяти сантиметров и не встречаться глазами с прохожими. Это причиняло ему некоторые неудобства, потому что, вообще говоря, ему нравилось ходить, выпрямившись во весь рост, и смотреть на людишек сверху вниз.

Охрана здания городского совета, расположенного в доме номер один на площади Правосудия, выглядела жалкой. Никто и не заметил, как он вошел в вестибюль невыразительной архитектуры дома и остановился рядом с автоматом для продажи газет. Сунув конверт под его основание, он медленно повернулся и вышел в сторону И-стрит.

Для кануна Нового года даже слишком тепло, думал Хавел. В воздухе витали скорее осенние запахи гниющих листьев и дыма от сыроватых дров в каминах. Эти ароматы даже вызвали в нем смутную ностальгию по дому, где он провел детство. Он дошел до телефона-автомата на углу, опустил в прорезь несколько монет и набрал номер.

— Городской совет. Служба безопасности. Слушаю вас, — ответил голос.

Хавел приложил к трубке диктофон и включил воспроизведение записи. Сгенерированный компьютером голос произнес:

— В фойе вашего здания лежит конверт. Под машиной, продающей «Вашингтон пост». Прочитайте немедленно. Это об убийствах в метро.

Он дал отбой и пересек улицу. Диктофон положил в картонный стакан для кофе, скомкал и бросил стакан в урну.

Потом он зашел в кафе и занял место в кабинке у окна, откуда ему отлично был виден весь вестибюль и газетный автомат в том числе, как и все боковые входы и выходы здания. Ему необходимо было убедиться, что конверт заберут, и это случилось, не успел он еще и снять с себя куртку. Интересовало его, кто именно примчится на совещание к мэру. И появится ли пресса.

К его кабинке подошла официантка. Он попросил кофе и, хотя еще едва минуло время завтрака, заказал себе сандвич с натуральным бифштексом — самое дорогое блюдо в меню. Почему бы и нет? Скоро он станет очень состоятельным человеком.

— Папа, расскажи мне о Лодочнике.

Паркер Кинкейд на мгновение замер. Потом отложил в сторону чугунную сковородку, которую как раз закончил мыть.

У него выработалась привычка никогда не тревожиться, о чем бы ни спрашивали дети (или по крайней мере не подавать виду, что встревожен), и потому он с улыбкой посмотрел на мальчика, вытирая руки бумажным полотенцем.

— О Лодочнике? — повторил он за своим девятилетним сыном. — Запросто. А что это он тебя вдруг заинтересовал?

Кухня в доме Паркера, расположенном в Фэрфаксе, штат Виргиния, вся полнилась ароматами готовившейся праздничной трапезы. Огурцы, шалфей, розмарин. Мальчик смотрел в окно, но не отвечал.

— Ну давай, — приободрил его Паркер, — поделись со мной.

Робби был светловолос, а голубые глаза достались ему от матери. На нем были пурпурная фланелевая рубашка и защитного цвета брюки, перехваченные на талии ремнем фирмы «Ральф Лорен». Его челка в это утро предпочитала свисать вправо.

— Я хочу сказать… — начал он. — То есть я знаю, что он мертв, и все такое…

— Совершенно верно, — сказал Паркер. И ничего больше к этому не добавил. («Никогда не говори детям больше того, о чем они спрашивают» — гласило еще одно правило из «Руководства для отца-одиночки» Паркера Кинкейда. И пусть этот фундаментальный педагогический труд существовал только лишь в его голове, он мысленно обращался к нему практически каждый день.)

— Только иногда снаружи… Мне кажется, что он там. Я как-то выглянул и увидел кого-то похожего.

— А что мы всегда делаем в подобных ситуациях?