у Франциска был свой интерес. Сатира — это так здорово! А. за удовольствия надо платить…

Снова пришли мысли о надвигающейся старости, и королю вдруг захотелось перелистать славные страницы своей юности. Правда, ему еще не было сорока, но того отчаянного мальчишку, который у степ Амбуа устраивал бои быка со львами, уже не вернуть. Не вернуть и храброго юношу, способного одной рукой остановить мчащегося кабана. Свита стояла поодаль, а мать от страха заламывала руки, хотя в душе очень гордилась своим любимым сыном, своим «Цезарем».

Король усмехнулся, вспомнив новую жену Генриха, очаровательную Анну, а вместе с ней и этого старого злобного Клемента, который отказался признать ее брак.

И тут же мысли о Генрихе и Клементе вызвали у него ассоциацию с одним неприятным обстоятельством, которое уже довольно давно мучило его. Противный мальчишка! — подумал он. Вечно сидит, забившись в угол, и молчит. В конце концов это становилось невыносимо! Он был готов предложить должность камердинера и пенсию любому, кто умудрился бы рассмешить это мрачное, угрюмое существо. И в кого он такой уродился? Франциск недоумевал. Но больше не собирался терпеть его злобность и невоспитанность.

Король поднял голову и взглядом подозвал к себе двух самых любимых и дорогих ему женщин двора — Анну, свою любовницу, и сестру Маргариту, королеву Наварры, которая с детства была его ближайшим другом. Выдающиеся женщины! Франция вправе гордиться ими. Обе исключительно прекрасны, по каждая по-своему. Маргарита утонченна, изысканна. Анна необыкновенно чувственна. И кроме того, они наделены тем редким даром, который Франциск безуспешно искал во всех женщинах. Его подруги были умны. Он общался с ними на равных, а иногда казалось, что они и превосходят его. С ними он мог обсуждать любые политические вопросы, они давали ему мудрые советы, умело успокаивали, развлекали. Любовниц у него было много, но только Анна оставалась его настоящей любовью. А к Маргарите он, сколько помнил себя, хранил самую глубокую привязанность. Любовницы приходят и уходят, а узы родства обрываются только со смертью. «Я любила вас еще до того, как вы родились, — сказала однажды Маргарита. — Муж и ребенок ничего не значат по сравнению с той любовью, которую я испытываю к вам». Он знал, что она имела в виду. Маргарита ненавидела мужа за то, что он бросил ее брата в Павии. Сама она оставила дом и, рискуя жизнью, поехала к нему у Мадрид. Вот и теперь она быстрее Анны почувствовала его состояние — так они с сестрой были близки и понятны друг другу.

Подойдя, Маргарита с улыбкой спросила:

— Дорогой, вам сегодня грустно?

Он взглядом пригласил их сесть по обе стороны от него, наклонился к Маргарите и, нежно взяв ее руку, поднес к своим губам.

— Грустно? Нет! Я просто думаю об этой женитьбе на итальянке.

— Я не одобряю, — сказала Анна. — Что это за семья? Кто такие эти торговцы Медичи, чтобы породниться с правящим домом Франции?

— Дорогая, — сказал король, — вы в точности повторяете слова моих советников. Увы! Слышать одно и то же утомительно, даже из ваших прекрасных уст. Играйте! Играйте! — крикнул он музыкантам, не желая, чтобы кто-нибудь подслушал их разговор.

— А все-таки Папа Римский мошенник, Ваше Величество, настаивала Анна. — И если правда кажется утомительной, то остается только смириться с ней.

— Мошенник?! — воскликнула Маргарита. — Да он хуже, чем мошенник. Он подлец!

— Мои дорогие, я могу сообщить вам суждение, которое слышал от крестного отца мальчишки. Он ведь тоже считает, что в женитьбе королевского сына на дочери торговца нет ничего особенно радостного. Но если король соглашается на нее, — с чисто тюдоровской непосредственностью добавляет он, — значит, тому должны быть какие-то серьезные причины. И ему кажется, что если эти причины и впрямь достаточно серьезны, то Господь благословит такой брак.

Женщины рассмеялись.

— Если бы вы не уточнили, что так считает крестный отец юного Генриха, — заметила Маргарита, — я бы по-прежнему думала, что это мнение короля Англии Генриха Восьмого.

— Похоже, все святые помогают ему, — усмехнулся Франциск. — Теперь, когда у него новая и такая очаровательная жена, он, пожалуй, добьется всего, чего хочет. Я написал ему и пожелал удачи во всех его начинаниях.

— Не сомневаюсь, он от всей души поблагодарит вас, — иронично вставила Маргарита. — Поблагодарит, да сам подумает: «А чего я, собственно, хочу? Нужно ли мне хоть что-нибудь, помимо богатства, власти, успеха и удовольствий? И кто же заслуживает всего этого, если не я, Генрих, король Англии?» Вот что он увидит в ваших пожеланиях.

— Ах, я и на десятую долю не оправдываю свою преданность трону. Не то что Генрих Тюдор в своей стране, — вздохнул Франциск. — И заметьте, я не меньше всех остальных французов люблю их короля. Но люблю — за его недостатки. А Генрих Тюдор любит себя за свои достоинства. Поистине, любовь слепа.

— Он прав в том, что должна быть какая-то причина, — заметила Анна. — Эта причина и в самом деле достаточно серьезна?

— Медичи богаты и смогут пополнить нашу казну, которая истощилась не без вашей помощи, моя бесценная Анна. Так что можете радоваться. И еще у этой крошки Медичи есть три «драгоценных камушка» — Генуя, Милан, Неаполь. Они будут наши.

— И вы верите обещаниям какого-то Римского Папы? — воскликнула Маргарита.

— Дорогая, прошу вас говорить о Его Святейшестве в уважительном тоне.

— Ах, да… Его Святейшество, за которым я замечаю отнюдь не святую привычку обманывать слишком доверчивых детей!

— Я сам разберусь с Клементом, любовь моя. И вообще хватит о политике. Я расстроен совсем по другому поводу. И надеюсь, вы, мои мудрые женщины, поможете мне успокоиться. Меня волнует не что-нибудь, а сам отпрыск. Клянусь, если бы его мать не была добродетельнейшей из всех французских жен, я бы подумал, что это не мой сын.

— Вы слишком суровы к маленькому герцогу, мой король, — сказала Анна. — Ведь он еще ребенок.

— Ему четырнадцать лет. Я в его возрасте…

— Полагаю, не стоит сравнивать слабый отблеск с самим светилом, дорогой, — сказала Маргарита.

— Дорогая, разве что-либо, порожденное светилом — его чадо, — не должно само излучать хоть немного света? Ненавижу угрюмых, глупых детей. А я, судя по всему, подарил миру самого угрюмого и самого глупого.

— Ваше Величество, сыну такого несравненного светила, как вы, нелегко не выглядеть блеклым на фоне своего отца. Прошу вас, не будьте так требовательны. Дайте ему шанс. Ваша сестра права — он еще молод.

— Вы, женщины, слишком снисходительны к нему. Если бы я знал, как зажечь хоть искорку ума в этой пустой голове!

— Мне кажется, Франциск, в