вопреки совету, всё-таки пошёл... Как и любой взрослый житель Испании, Диего, конечно, не раз видел, как людей жгут заживо, но сегодня жгли самого близкого ему человека. Единственного близкого, ибо остальные, кто отрёкся от Томаса, теперь вызывали у юноши только презрение. Томас держался стоически, рот его, как и положено перед сожжением, был заткнут, чтобы он перед смертью не выкрикнул чего-нибудь крамольного, но по взгляду его было видно, что он не сломлен.

Когда костёр с остатками еретика уже остыл, Диего, бредя с площади, подумал, что Томас в своей трагической обречённости был похож на Христа....

В детстве Диего думал, что Христос умер, чтобы люди стали хоть немного лучше, ведь Он же избавил их от первородного греха. Но разве люди стали лучше, чем в языческие времена? Разве в христианском мире стало меньше жестокостей, чем было до того в языческом? А где-то есть языческая страна Тавантисуйю, где нет ни церкви, ни Христа, но люди не жгут друг друга на кострах. И человеческих жертвоприношений там, оказывается, тоже нет. Правда, язычество там совсем не такое, как в Риме. А ведь если бы его отец не проворовался, то он бы родился и жил бы там.

А ещё юноша гадал, почему его до сих пор не тронули. Диего был не настолько наивен, чтобы надеяться быть вне подозрений. Он подозревал тут какую-то коварную игру. Может быть, они надеются выйти через него на кого-то ещё? Впрочем, предать кого бы то ни было юноша мог лишь случайно. Другие вовремя отреклись от Томаса, разве что был в их кружке один человек, который уехал из Испании учиться в Италию до того, как грянула гроза. Диего не знал, как бы тот поступил, будь он здесь -- отрёкся бы тот от Томаса или не отрёкся. И не хотел проверять. Счастливому неведению можно было только позавидовать.

Впрочем, долго гадать юноше не пришлось. Когда вконец разбитый Диего вернулся домой, так его ждал неприятный сюрприз -- его ждали сразу три монаха. Один из них сбросил капюшон и сказал противным голосом:

-- Ну что, Диего? Допрыгался? Нет у тебя больше защитничка...

-- Значит, вы потому не арестовывали меня, что хотели, чтобы я увидел казнь Томаса? ? сказал Диего, с ужасом вглядываясь в лицо Андреаса.

-- Угадал, дружочек.

-- Что вы хотите со мной сделать? Тоже сожжёте?

-- Не бойся, жечь тебя мы не будем. Для этого ты слишком молод и хорош собой, -- ответил монах, -- мы лучше сделаем с тобой кое-что другое...

Не столько эти слова, сколько сальный тон, которым они были сказаны, заставил Диего похолодеть.

-- Мерзавцы! -- в отчаянии вскричал юноша. -- Бог вас покарает!

-- Ха-ха-ха, -- расхохотался монах, -- да если бы Господь пресекал бы такое, земля давно бы лишилась монашества. Но раз Господь не возражает... значит, это входит в его планы, -- и монах опять плотоядно ухмыльнулся. -- Да, в этом была основная ошибка Томаса. Такие, как он, появлялись и раньше. Церковь боролась с ними. И удача была на стороне Церкви. А ведь Господь, если бы захотел, дал бы удачу еретикам... Но не дал -- значит, таковы были его планы...

-- То есть с его планами согласуется всё, чему он непосредственно не мешает? Любая мерзость?

-- Да, в и этом ты сможешь убедиться на опыте, -- ответил монах, -- мы ведь знаем, чем тебя Томас привлёк. Ты очень боялся за свою невинность -- а с Томасом ты чувствовал себя в безопасности. Ты ведь считал себя чистеньким, а нас -- грязными, не так ли? Так вот теперь ты станешь как мы, даже хуже нас.... Разумного судьба ведёт, неразумного -- тащит.

Если бы у бедного юноши был выбор -- это или костёр, он бы без колебаний предпочёл бы второе. Но выбора у него не было. Конечно, он пытался сопротивляться. Но что он мог сделать один против троих? При том что физической силой юноша никогда не отличался. Увы, исход борьбы был предопределён...

После того как всё закончилось, Андреас с ухмылкой сказал:

-- Можешь гордиться, что тобой овладел будущий Папа Римский, -- и отвратительно захохотал.

Потом они ушли, а Диего остался лежать униженный и раздавленный. Он теперь понял, почему его не сожгли. Сожжённый -- герой, мученик, а он теперь опозорен, он -- никто и ничто. Зачем ему жить теперь? Почему не броситься просто головой в море? Не оставить это осквернённое тело здесь, на Земле, и очутиться там рядом с Томасом, которого больше не жжёт костёр... И тут он вспомнил о старой лампе. Там что-то внутри, какое-то письмо... Откровенно говоря, Диего боялся читать его, боялся боли, которое оно может причинить. Ему и без того было так больно... Но какой же он идиот! Может быть, Томас хотел от него чего-то важного, а он даже не заглянул туда! А вдруг уже поздно? Вдруг то важное, что он должен был сделать, сделать уже нельзя?

Нет, он не имеет права накладывать на себя руки, пока не разберётся с этим делом. Он должен....

В лампе оказалось две бумаги -- одна из них была подписана "для Марии", и Диего не стал её вскрывать. Из всех Марий имелась в виду, безусловно, одна-единственная -- та девушка, которой три года назад они помогли скрыться с возлюбленным. Томас часто её вспоминал наедине с Диего, и тот знал, что она была одним из самых дорогих для Томаса людей. Но если она в Тавантисуйю, то значит, ему дорога туда.

Вторая записка была адресована самому Диего. Она гласила:

Брат мой Диего!

Я знаю, что когда ты будешь читать это письмо, меня уже не будет в живых. Я часто думал в тюрьме о причинах провала нашего дела -- и понял одно. Белым людям слишком мешает высокомерие, которое они испытывают к туземцам-язычникам. Они готовы внимать эллинской мудрости язычников, потому что те якобы были образованны и культурны, но признать образованность и культуру за индейцами они не способны. Диего, здесь тебя ждёт только смерть, сбрось монашеский клобук и беги в Тавантисуйю. Я уверен, что твоя Родина примет тебя.

Кроме того, я узнал, что против Тавантисуйю готовится гнусность. Испанская корона и Святой Престол думают под каким-нибудь надуманным предлогом запретить торговлю с Тавантисуйю, а потом, когда инки волей-неволей будут вынуждены пойти на переговоры, прислать в Куско испанского посла с особым "подарком". Это будет дорогой